Канон отца Михаила

Но на берегу Генисаретского озера Иисус дал еще две заповеди, которые и составили, как понимал отец Михаил, суть христианского вероучения (то есть учения Иисуса Христа, а не считавших себя Его последователями людей), — заповеди непротивления злу и полного нестяжательства: Вы слышали, что сказано древними: око за око и зуб за зуб; а Я говорю вам: не противься злому. Ударившему тебя по щеке подставь и другую; и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку; всякому просящему у тебя дай и от взявшего твое не требуй назад.

Вся душа христианства виделась отцу Михаилу именно в этих словах — ведь именно этим более всего оно отличалось от других современных ему религиозно-нравственных учений, исключая разве лишь учение Будды, который за пять веков до Христа проповедовал то же самое:

“Если люди обругают тебя, что ты будешь делать?” — “Я не стану отвечать им”. — “А если они ударят тебя?” — “Я не стану бить их”. — “А если они захотят убить тебя?” — “Смерть сама по себе не есть зло; я шагу не сделаю, чтобы отдалить или приблизить ее”.

Тогда как заповеди десятословия, естественно подтвержденные Иисусом — не убий, не кради, не лги, не прелюбодействуй (да и заповедь если не “возлюби”, то “будь хорош с ближним”), были просто правилами замкнутого общежития практически всех народов и до Христа и не имели никакого отношения к исповедуемой ими религии, — правилами, без преимущественного исполнения которых любое общество — род, племя, княжество, государство — было обречено на непрерывную внутреннюю “войну всех против всех” и потому на неизбежный распад или разгром более организованными соседями.

В сущности, две эти заповеди можно было свести к одной — “не противься злому”, то есть человеку, который делает тебе зло, — потому что добрый человек никогда не отнимет у тебя ни верхнего, ни рубашки, доброму (честному) просящему всякий даст и назад не потребует — уже потому, что в том не будет нужды: добрый (честный) и без требования отдаст. Надо сразу сказать, что у отца Михаила эта заповедь никогда не вызывала того внутреннего протеста и изумления, которые она вызывает у полуверов и тем более не верующих вовсе людей. Отец Михаил в абсолютной разумности и необходимости исполнения этой заповеди не сомневался — во-первых, потому, что так сказал Бог, а во-вторых, потому (отец Михаил был все-таки дитя конца XX века, и Тертуллианово “credo, quia absurdum est”[6] было не совсем по нему), что в ней, по его разумению, был скрыт глубочайший практический смысл.