Канонир

На моё счастье прямо но курсу вдалеке показалась изба. Через полчаса, запыхавшийся, я уже подходил к ней. И тут меня постигло разочарование — изба оказалась пустой, даже можно сказать — брошенной. Дверь сорвана и валяется рядом, на крыльце — толстый слой пыли и никаких следов пребывания людей. Рядом с избой — сарайчик, но никакого звука живности — не кудахчут куры, не гогочут гуси, не хрюкают свиньи.

Я осторожно зашёл в избу. Хозяева явно покинули его не по своей воле. Стол и лавка перевёрнуты, матрац — на полу, сундук открыт и пуст. В холодной печи нет даже сковородок или чугунков. И, к моему разочарованию, нигде никаких следов цивилизации в виде проводов, розеток, лампочек. Даже завалящей керосиновой лампы нет.

Я обшарил весь дом и не нашёл ничего съестного и никакого оружия — хотя бы и плохонького ножа.

Зато во дворе был колодец. Я достал ведро воды и напился. Если уж не поем, то хотя бы напьюсь.

Что делать дальше? Идти вперёд или ночевать здесь? Под крышей ночевать комфортнее, а если дождь пойдёт — укрытие. Но! Изба видна издалека, и коли хозяева её в спешке покинули или их заставили её бросить, то какая гарантия, что кто‑либо не нагрянет вновь?

Рассудив так, я решил переночевать в сарайчике. Укрытие от ветра и дождя есть, а если нагрянут непрошеные гости, то сначала они ринутся в избу, и у меня будет время незаметно скрыться.

После переноса во времени все мои старые, наработанные опытом прежней жизни навыки вернулись. Я стал осторожен, но, к сожалению, был безоружен. Любой свободный человек в то время имел право иметь оружие, и я этим правом пользовался. Не носили оружие только рабы и женщины. И поэтому я чувствовал себя без оружия беззащитным, и мне было довольно некомфортно.

Однако ночь прошла спокойно. Я перетащил из избы в сарайчик матрас и довольно неплохо выспался. Утром достал из колодца воды, напился и умылся. Неплохо бы теперь и поесть, да в ближайших окрестностях не видно точек общепита, хотя бы в виде харчевни при постоялом дворе или трактира. А если бы и были — карманы пусты, платить нечем.

И мало того что денег нет — так и работы нет, как и жилья. Если учитывать, что не знаю, где я, и какой сейчас год, то получается… Полный кошмар получается.

Я тронулся в путь, навстречу неизвестности. Эх, хорошо бы хоть бутерброд — с хорошим куском колбасы, а лучше — два. И сам засмеялся.

Вокруг простиралась покрытая небольшими холмами степь, и лишь кое–где — небольшие рощицы деревьев. Везде трава, местами уже пожелтевшая. Одно радовало — попадались ручейки, позволявшие хотя бы утолить жажду.

Скоро полдень. Я стал с беспокойством поглядывать на тапочки. Дешёвый, но и не надёжный китайский или турецкий ширпотреб не внушал доверия, а оказаться на жёсткой траве босым — просто катастрофа. Ступни‑то изнежены городским асфальтом и удобной обувью.

Впереди показалась роща. «Дойду до неё и отдохну в тени», — решил я. Не скажу, что было жарко, но спину припекало.

Я бодро дошагал до деревьев и развалился в высокой траве, устремив взор в синее безоблачное небо. Незаметно подкралась дремота.

Неожиданно справа зашуршала трава, и не успел я открыть глаза, как меня толкнули в бок. Не сильно, но чувствительно. Метрах в трёх–четырёх стояли два воина в полном боевом облачении — кольчугах, со щитами. Один из них тупым концом копья толкал меня в бок.

— Вставай, немчура!

Русские! Повезло. Я поднялся.

— Это почему я немчура?

Ратники переглянулись, засмеялись.

— А ты на русском такую одёжу видел? То‑то!

— Русский я — вот крест.

Я вытащил из‑под рубашки нательный крестик, показал.

— Гляди‑ка, не врёт. Ты как сюда попал?

— Пешком.

— Это понятно, что пешком — коня‑то мы не видим. Откуда идёшь?

Вот придурок — не учёл я, что вопросы возникнут, думал лишь о том, как к жилью выйти.

— Из Киева, — брякнул я первое, что пришло в голову.

— Далече Киев‑то — неужели пешком? Да и на казака ты не похож, у них губы, да и штаны широченные.

— Я и вправду не казак — лекарь я, а пешком иду, потому как возок мой и коней татары отобрали, а может и ногайцы — поди, их различи. Сам еле спасся. В дне пути отсюда на полдень переночевал в брошенной избе.

Ратники переглянулись:

— Не врёт, изба там, брошенная о прошлом годе, и вправду есть. Повезло тебе, что от татар живым ушёл. А одёжа чего такая?

— Из дальних краёв еду, одет по тамошним обычаям.

— Бона как. А мы уж тебя за немчуру приняли. Куда путь держишь?

— В Москву. — Оба ратника скривились, как по команде, и я тут же решил поправиться — недолюбливают Москву в провинции. — Сам‑то я из Твери.

— А, другое дело. Мы‑то рязанские, на заставе вот стоим.

Всё стало на свои места. Рязань, Тверь, Псков, Новгород долго были самостоятельными княжествами. Когда же Москва силою подмяла их под себя, смирились князья — против силы не попрёшь, но и любовью Москва и москвичи не пользовались. А после той резни, что учинили в Великом Новгороде опричники Ивана Грозного, называемые в народе «кромешниками», их и вовсе возненавидели.

— Земляки, год‑то какой сейчас на Руси?

— От Рождества Христова или от сотворения мира? — деловито поинтересовался один из воинов.