— Почти вся информация, которую передают по радио, сосредоточена на борьбе с ложными сведениями о вирусе и реакции на него, хотя угнаться за слухами практически невозможно. Несмотря на пугающе высокую скорость распространения вируса, это не мешает нам его сдерживать. Наоборот, с учетом того, как быстро люди поддаются вирусу, мы, если поддерживать нормальный карантин и самоизоляцию, сможем победить вспышку. Но для этого важно, чтобы люди не впадали в панику, чтобы они вовремя получали правильную информацию и указания, чтобы федеральные органы выполняли рекомендации ЦКПЗ, применяя вакцину с опережением, а не по факту. Забой животных и прочие запоздалые меры не дают такого эффекта, как вакцинация населения еще до появления инфекции. Профилактика должна быть обеспечена каждому, кто переступает через порог нашей больницы.
— А вакцины хватит?
— Нет, не хватит. Честно говоря, у нас она почти закончилась. И, насколько я знаю, федеральное правительство до сих пор не задействовало протокол производства вакцины в чрезвычайной ситуации. Но я пришлю кого-нибудь ввести вам предконтактную дозу.
— Оставьте ее для тех, кому…
— Наш приоритет — сберечь здоровье персонала. К тому же до закрытия дверей и введения карантина по всему корпусу остается не более часа. Это еще одна причина, по какой я хотела отправить Натали в Эймс. Когда в здании объявят карантин, ее отсюда уже не выпустят.
— Ага, — кивает Рамола. — Ага. Ну что ж, каждый должен делать все, что в его силах. — Она подскакивает на месте, потому что рация внезапно изрыгает поток помех, за которым следует отрывистое сообщение медицинским кодом.
— Еще вопросы есть, доктор Шерман?
— Да, есть. Сколько в больнице коек?
— Официально двести шестьдесят четыре.
— А пациентов?
— Скоро наберется четыре сотни.
— Где вы держите зараженных?
— На третьем этаже.
— В каком-то одном отделении?
— Они занимают весь этаж. — Словно предугадав дальнейшее направление разговора, доктор Аволеси первой сообщает, что ввиду высокой агрессивности инфицированных, как только у них подскакивает температура, для их собственной и чужой безопасности им вводят успокаивающие средства.
— Из тех, кому ввели вакцину, сколько человек не показали признаков инфекции? — спрашивает Рамола.
— На этом этаже под наблюдением находятся около пятидесяти пациентов, включая Натали.
— Да, но кого-нибудь из имевших контакт с вирусом уже выписали, убедившись, что вакцина предотвратила заболевание?
— Хотелось бы, чтобы таких было больше.
— Вы можете назвать число?
— Двоих, — признается доктор Аволези и делает резкий выдох. — Двоих. Оба имели укусы нижних конечностей. Путь вируса был самым долгим, и вакцину им вкололи через полчаса после экспозиции.
Рамола на ватных ногах вплывает в палату. Слова доктора Аволеси и выводы из них крутятся в голове, как туманный белый шум. Рамола растерянно смотрит на рацию в своих руках. После услышанного больше всего ей хочется выключить ее и растоптать.
— А вот и Мола, легка на помине, — произносит Натали. — Скажи «привет», Мола.
— Привет! — машет рукой слегка смущенная Рамола.
Она не знает, с кем здоровается, и уже забыла, зачем Натали просила передать ей телефон, в уме лишь отложилось, что подруга просила его не только для разговора с родителями.
Натали сняла маску (вялым лоскутом она валяется на подносе) и держит телефон не около уха, а перед лицом. «Здорово, правда? Мы потом еще поговорим. Не буду обещать, но обещаю. Эй, я тебя люблю. Никогда не забывай». Ткнув пальцем в экран, Натали кладет телефон на кровать.
— Тебе выдали новую игрушку?
— Что? Ах, да. — Рамола прячет рацию, словно ей стыдно держать ее в руках. — С кем это ты беседовала?
— Я же говорила — записываю сообщения для своего ребенка. На случай если не выкарабкаюсь. Вот, сказала вслух, и сразу полегчало. Чудно́, правда? Конечно, чудно́, но мне так не кажется.
— Перестань такое говорить. Ты победишь этот…
— Мола, твоя коричневая кожа сейчас бледнее моей. Я полагаю, доктор Аволеси принесла не самые лучшие новости. Послушай, пока я еще могу, отправлю тебе по почте свое имя пользователя и пароль для входа в программу. Вай-фай здесь пока работает.
— Хорошо, но тебе не обязательно…
— Это для меня охеренно важно, ясно? Извини, я не на тебя ругаюсь. Я ругаюсь на… — Натали вскидывает вверх обе руки, — все на свете. Ой! — Она осторожно опускает левую руку на кровать. — Короче, если я сдохну, а весь долбаный мир нет, хотя туда ему и дорога… да, это я тоже говорю вслух… если меня не станет… черт, почему только меня? Ну, или всех не станет… кроме тебя, если хочешь, тебя я не хочу тащить за собой, только всех остальных…
— Натали…
— …сделай так, чтобы мой ребенок услышал эти записи. И мое почти предсмертное желание — пожалуйста, называй меня Нат. Когда ты зовешь меня Натали, звучит так официально. — Она передразнивает акцент Рамолы — «офэциально».
— Мы еще поборемся, и остальной мир тоже не погибнет. Мы тут с доктором Аволеси как раз говорили, что вирус… подавляемый.
— Подавляемый?
— Ведь такое слово существует?
— Вроде бы.
— Ну, ночь всегда темнее перед рассветом.