– Пипкин, o Пипкин, Пип!
И мальчики стояли на лужайке Пипкина, перед крыльцом и домом Пипкина, и с оцепенелым любопытством разглядывали друг дружку, расплываясь в улыбке, и их глаза увлажнились, и они заорали, и от счастья слезы потекли по щекам в три ручья.
– O боже, о боже, о боже, о боже, – повторял Том, окончательно обессилев и рыдая от счастья.
– Еще разок, – сказал кто-то, и они принялись горланить по новой, обезумев от счастья.
И раз уж вечерок выдался плаксивый, Том оглянулся и всех подзадорил:
– Посмотрите на дом Пипкина. Какой ужасный вид, а? Сказать, что мы сейчас сделаем!..
И они убежали, и каждый притащил по зажженной тыкве и поставил на перила крыльца, и тыквы лыбились оттуда жуткими ухмылками, дожидаясь возвращения Пипкина.
А они стояли на лужайке, в изодранных на руках, плечах и ногах костюмах, и смотрели на живописную картину из усмешек, и грим капал и струился по их лицам, и огромная счастливая усталость навалилась на их веки, плечи и ноги, но им еще не хотелось расходиться.
И городские часы пробили полночь – ГАНННГ!
И еще раз ГАНННГ. И так двенадцать раз.
Вот и окончен Хэллоуин.
И по всему городу хлопали двери и гасли огни.
И мальчики начали расходиться по домам, говоря «Спокойной», и снова «Спокойной», и опять «Спокойной», а некоторые «Спокойной ночи», но по большей части «Спокойной» да «Спокойной». И лужайка опустела, но крыльцо Пипкина было залито огнями свечей и источало тепло печеных тыкв.
И Призрак, и Мумия, и Скелет, и Ведьмак, и все остальные вернулись домой, на свои крылечки, и каждый оглянулся, чтобы посмотреть на город и вспомнить эту великолепную ночь, которую они никогда в жизни не забудут. И они поглазели на крылечки друг друга, но особенно на Овраг и на огромный дом по ту сторону Оврага, на остроконечной крыше которого возвышался мистер Саван-де-Саркофаг.
Мальчики помахали друг другу с крылечек.
Дым, который курился из высоченной готической трубы Саван-де-Саркофага, задрожал, задвигался и помахал им в ответ.
И опять хлопали и запирались двери по всему городу.
И с каждым хлопком на Древе Хэллоуина одна за другой, одна за другой, одна за другой задувались тыквы. Дюжинами, сотнями, тысячами двери хлопали, тыквы слепли, угасшие свечи источали сладостный дымок.
Ведьмак нехотя зашел, захлопнув дверь.
Угасла тыква с личиной Ведьмы на Древе.
Мумия переступила порог дома и захлопнула дверь.
Тыква с ликом мумии погасла. Наконец последний мальчик в городе остался в одиночестве на веранде, Том Скелтон, в черепе и костях, отчаянно не желая заходить, желая выжать свой любимый праздник в году до последней драгоценной капли, направил свои мысли по ночному небу к дому за Оврагом:
– Мистер Саван-де-Саркофаг, кто ВЫ?
И мистер Саван-де-Саркофаг, в вышине, на крыше, отправил ему свои мысли в ответ:
– Думаю, ты и сам уже догадался; наверняка догадался.
– Мы еще встретимся, мистер Саван-де-Саркофаг?
– Да, через много лет, я приду за тобой.
И на прощание Том подумал:
– O, мистер Саван-де-Саркофаг, мы КОГДА-НИБУДЬ перестанем бояться ночи и смерти?
И получил ответ:
– Когда ты достанешь до звезд, мальчик, да, и заживешь вечно, все страхи улетучатся, и сама Смерть умрет.
Том прислушивался, услышал и молча помахал рукой.
Вдали мистер Саван-де-Саркофаг поднял руку.
Щелк. Дверь Тома захлопнулась.
Его тыква а-ля череп на огромном Древе чихнула и погасла.
Погруженное во тьму огромное Древо Хэллоуина, на котором оставалась всего одна освещенная тыква, задрожало на ветру.
Тыква с глазами и ликом мистера Саван-де-Саркофага.
На крыше дома мистер Саван-де-Саркофаг склонился, вдохнул и подул.
Его свеча в тыкве на Древе затрепетала и погасла.
Каким-то чудом дымок заструился из его рта, носа, ушей, глаз, словно его душу затушили в легких в тот самый миг, когда душистая тыква рассталась со своей ароматной душой.
Он погрузился в недра дома. Люк на крыше затворился.
Мимо проходил ветер, раскачал все темные дымящиеся тыквы на необъятном и прекрасном Древе Хэллоуина. Ветер подхватил тысячу черных листьев и развеял по небу и по земле в сторону солнца, которое еще непременно взойдет.
Подобно городу, Древо погасило свои тлеющие улыбки и уснуло.
В два часа ночи ветер вернулся за новой охапкой листьев.