Капибару любят все

Она переместила голову повыше, приподнялась и мягко куснула его в губы. Потом провела языком по деснам. Позволила просунуть кончик языка себе в рот, хотя профессия не предполагает поцелуев, учитывая даже более глубокие проникновения.

Ольховский прижал ее к себе – грубовато, пожалуй…

– Подожди, не так… Погладь сначала…

Презерватив она снова надевала руками – еще один признак непрофессионализма.

Во второй раз ему не удалось довести ее до сладких судорог.

– Прости… Я же вижу, что ты очень старался… – склонилась она над ним, покусывая ухо, когда он расцепил объятия и отвалился от нее.

Он смолчал. Он делал все как надо, он это знал, но при этом упустил что-то психологически важное для Анжелики.

– Тебе понравилось? – так же, как и в первый раз, спросила Лика, словно отмечала это в дневнике какими-нибудь плюсиками и минусами.

– Я в тебя влюбился, – так же тихо прошептал он ей, когда глаза ее были близко-близко, ведь такую чушь можно говорить только так.

В этот момент в дверь постучали.

– Ну-у, – огорчилась она. – Останься еще на часик, если у тебя есть деньги.

– Пора идти, – выдохнул Ольховский. Ему вообще не хотелось уходить, и поэтому уйти надо было непременно. Тянуть сладкие «часики» можно было до тех пор, пока не кончатся деньги. С каждым последующим «часиком» он все больше привязывался бы к девчонке. Объяснять ей это он не стал.

Ольховский сел на диване, потрепал сбившиеся на сторону ее кудри:

– Пора, пора… Я приду еще, если ты не против.

– Как я могу быть против? – логично ответила Лика.

Он вздохнул и принялся одеваться.

– Приходи, – пригласила она его еще раз, стоя перед ним и расправляя на бедрах черные кружева условных трусиков. В них ее тощие девчоночьи ноги казались еще длиннее. Ниже колена и у лодыжки Лика завела себе два потемневших синяка. Щедрое солнце города Сальска сделало коричневатой кожу там, где тело не прикрывало белье, и гладким девчоночьим ногам не хватало только крапивных волдырей, которыми могут похвастаться подростки чуть младше ее.

Наконец они вышли в коридор.

– Ну, пока, Анжелика, – произнес Ольховский с нарочитой грустью.

– Пока. – Она весело смотрела на него из-под кудрей и вдруг приклеила к его губам звонкий, сухой поцелуй.

– Я приду, – тихо повторил он, чувствуя к ней легкую, кукольную нежность.

Она кивнула. Из кухни послышались неторопливые шарканья Рыжей.

– До свидания, – кивнул он и ей из приличия.

– Приходите к нам еще, – медово звучало из ее нарисованных губ.

Он нашел в себе силы оторваться от Лики и открыть дверь на лестницу. В компании Рыжей сделать это было гораздо проще. Дверь в сказку захлопнулась за ним с металлическим лязгом.

Сначала ему хотелось кричать, потом выпить. А затем Ольховский пошел домой: во-первых, выпивка есть дома, а во-вторых, главные приключения дня с ним уже произошли и глупо было рассчитывать на что-то большее.

* * *

Вернувшись, он намеренно громко открывал входную дверь – мало ли что! Оказалось, не зря. И хотя дверь в комнату сына была закрыта, он знал: за ней шумно шевелилось живое содержимое.

– Папа, привет, – донеслось из-за двери. Видимо, отвлекся-таки сын, чтобы обозначить свое присутствие. Не виделись-то часа три.

– Привет, – откликнулся Ольховский.

Через какое-то время в уборную вышла Настя, и на ней был надет длинный мешок утренней сыновней футболки. Хотела, наверняка, проскользнуть незамеченной. Голые ноги… Твою мать!

Почему же, думал Ольховский, он должен выискивать средства для того, что сыну по праву молодости достается даром…

Сын стоял на пороге комнаты, как будто бы виноватый в чем-то.

– Пап, можно Настя у нас останется… – мнется, подбирает слова, которые никогда не говорил. – Мы же тебе не мешаем?

«Хороший ход», – оценил Ольховский. Открыл заветную дверцу, достал бутылку – пусть видят, что отец тоже развлекается.

– Можно! – широко разрешил он.

Удивлен? Нет, скорее, обрадован, что все случилось без лишних вопросов.

– Пусть остается. Но, Дим, я прошу – с Настиными родителями проблем не будет?

– Нет, не будет. Сейчас мы позвоним.

– Видишь, какой я молодец, не то что мать… – попытался пошутить Ольховский.

– Мама бы разрешила…

«Еще бы и за резинками сходила…» – цинично подумал он.

Сын уже почти не смотрит в его сторону, сыну кажется, будто он вырос. К тому же Димка думает, что у него почти семейная жизнь… Он же не знает, что настоящая семейная жизнь начинается даже не тогда, когда люди женятся, а тогда, когда проходят страсти. И об этом Сергей пока ему ничего не скажет.

– Еще, Дим…

– Ну? – смотрит уже с подозрением. Вдруг отец в нагрузку к Насте придумает ему какую-нибудь работенку?

– Неудобно об этом говорить, но вы там… – Он выждал паузу. – Бабушкой и дедушкой нас с матерью не сделаете раньше времени?

– Я понял, понял… – забасил сын недовольно. Будто Ольховский влез во что-то такое, что его вообще не касается. А ведь касается, да еще и как – очень не хочется в сорок один становиться дедом… – Предохраняемся… – развеял он конкретикой сомнения отца в том, правильно ли он понял…