Капитал. Как сколотить капитал, как его не потерять, и почему нам его так не хватает

В конце 19-го века с такой профессией вряд ли можно было выбиться в люди, но вот спустя 60 лет это стало вполне реально. Появились большие фабрики и заводы, которые могли платить рабочим хорошие зарплаты. Производство товаров давало 40 % всей занятости. С золотого века эта цифра упала до 16 % – потому что место товаров в ВВП заняли услуги [45].

Интересно, что, когда производство уменьшается или переезжает, а рабочее место пропадает, оно, как правило, уже не возвращается; об этом я подробно писал в «Жлобологии». Во время любой рецессии тысячи людей теряют работу. Кому-то везёт и его берут обратно – спустя какое-то время. Время, которое он провёл на пособии.

Но для человека, который работает руками, профессия – это часть его идентичности, часть жизни. В те годы роль водителя школьного автобуса, сталевара, шахтёра или рабочего на автосборочном производстве считалась достойной, если не сказать почётной. А потеря работы зачастую вела за собой не только потерю дохода, но и потерю маскулинности. Человек переставал быть кормильцем, переставал работать руками и выпадал из коллектива. Этак и жена может скалкой огреть! Там недалеко до треников, майки-алкоголички[13]

и пива перед телеком.

Впрочем, государство тоже не осталось в стороне и забило пару гвоздей в гроб американского среднего класса. Например, введя регрессивный НДФЛ: самые бедные должны отдать 14 % дохода, средний класс немногим меньше – 9 %, а миллионеры… всего 2–3 %!

Так, подождите. Но ведь 3 минуты в Гугле доказывают, что американцы не зря гордятся своей налоговой системой – чем больше ты зарабатываешь, тем больше платишь! Налоги для самых бедных и самых богатых различаются почти в 4 раза! [24] Даже в коммунистической Кубе разница меньше – всего 3.3 раза [46]. Но, как говорил Чапаев Петьке: у тебя щупальце налоговика в заднице, и у меня. Но есть нюанс.

Подробно про этот нюанс рассказали ребята из ProPublica [46]: самые богатые платят меньше налогов, потому что миллионеры редко живут на зарплату – лишь полпроцента людей зарабатывают больше миллиона честным (или не очень) трудом. Зато этот золотой клуб получает 2/3 дивидендов в стране. А дивиденды, как известно, облагаются меньшим налогом. Ещё вся толпа в открытую ухитряется проворачивать вполне легальные схемы с налоговыми вычетами – если сделать пожертвование в благотворительный фонд, то часть налогов с роста капитала можно не платить. Например, Майкл Блумберг с 2013 по 2018 годы заплатил всего 4 % налогов с 2 миллиардов долларов в год. А ещё три неизвестных героя с доходами от 127 до 520 миллионов в год заплатили вообще 0.7 %. Конечно, быть настолько хитрожопым могут не все, вернее, не только лишь все – спросите хотя бы Олега Тинькова, который внезапно оказался должен американской налоговой службе полмиллиарда долларов [47].

Трампу удалось сыграть на ностальгии, и, хотя он проиграл по общему количеству голосов, по голосам выборщиков всё удалось – в том числе из-за того, что Дональд завоевал этот Ржавый Пояс. Как же получилось, что золотой век американского капитализма начал бледнеть, ржаветь и хворать?

Мнений много, но в одном большинство сходится: виноваты дураки и дороги. Простите, не та история. Виноват… капитализм. Точнее, его естественная история. Здесь нам наконец-то встретится перевёрнутая U-образная кривая Семёна Абрамовича (больше известного как Саймона) Кузнеца, лауреата Нобелевской премии в области экономики 1971 года [48]. Суть этой самой кривой проста до безобразия: по мере того, как общество богатеет, что-то там растёт, достигает своего пика, а затем плавно спускается вниз.

При этом «что-то» может быть самым разным: и уровнем неравенства, и экологическим загрязнением, и ролью производства в экономике. Нам, конечно же, интересна последняя версия. Сначала общество плавно растёт от сохи до атомной бомбы, доля промышленности в ВВП повышается, а страна богатеет. Деньги текут в «инновации, модернизацию и Чубайса нанотехнологии (с)», и в какой-то момент производительность одной пары рук на фабрике начинает переть вверх. В этой точке страны выбирают разные ветки развития: например, в США число рабочих в промышленности «зависло» примерно на одном уровне, а рабочие места в секторе услуг начали расти, как на дрожжах. В Европе ситуация обратная: там общее число рабочих мест осталось плюс-минус одинаковым, а вот честных работяг из индустрии начали сокращать [49]. Доля занятости в производстве зависит от ВВП на душу населения и неплохо описывается перевёрнутой U-образной кривой того самого Кузнеца [50]. Исход один и тот же: доля занятых в индустрии сокращается, а доля занятых в сфере услуг начинает расти конскими темпами; подробнее об процессе деиндустриализации вы узнаете в конце второй части.