Капитан Филибер

Я был спокоен.

* * *

— Хрен им моржовый, а не бронеплощадка, — нахмурился штабс-капитан Згривец. — Заметили, Кайгородов, как посматривают, господа про-ле-та-рии? Не отдам-с! И пушки не отдам. Хоть и без снарядов, а все одно — опасно. Завтра им огнеприпасов подбросят, и по нам же лупанут. Хрен-с!

Хотелось спросить фольклориста, что он собирается делать со всем этим добром, но я понял: вопрос излишен. Штабс-капитан Згривец всерьез собрался воевать. То ли понравилось, то все никак не мог остановиться.

— Винтовок много? — без всякой нужды поинтересовался я, в который раз глядя на разбитые вагоны. Маневровый паровоз, деловито сопя, уже подбирался к крайнему. Станционные рабочие взялись за дело даже без напоминания. Жизнь продолжалась.

— Изрядно, — кивнул Згривец, тоже поглядев на следы побоища. — И все наши. Ну, пусть не все, но половина — нам-с. Разбойников, считай, с четыре сотни было. Треть разбежалась, полсотни ухлопали, остальные в сараях скучают. Вот их товарищам шахтерам и отдадим, пускай к потолку подвешивают и пятки прижигают-с. А уж винтовочки…

Гора оружия лежала прямо на перроне. Только пулеметы оттащили подальше и револьверы разобрали на сувениры. Пушки, обычные трехдюймовки, стояли на платформах в голове разгромленного поезда. Пользы от них было мало — и не только из-за отсутствия снарядов. Слишком мал наш отряд, да и не разбежится ли он уже к вечеру?

— Бронеплощадку отдавать жалко, — рассудил я. — Она — наш фанерный ероплан. Сядем — и улетим отсюда подальше к какой-то матери. С салютом наций, если понадобится.

Фольклорист хмыкнул — сравнение явно пришлось по душе.

Телеграф работал — уцелел вместе с перепуганным до икоты, но живым телеграфистом. Аппарат стучал с самого утра, выплевая бесконечную белую ленту с точками и тире. С севера, со станции Должанской, посылал запросы штаб Антонова, успевший получить «SOS» от полупановцев и теперь терявшийся в догадках. На юге, на станции со странным названием Несветай, объявился со своим отрядом страшный Чернецов, которому тоже было интересно, что происходит в Лихачевке. И тем и другим я велел отстучать пламенный привет с обещанием подробного доклада в ближайшее же время. Но пока это время не наступило, я и сам еще толком не разобрался. Да и стоило ли выяснять все до мелочей? Бронеплощадка-«ероплан» уже прицеплена к новенькому паровозу вместе с относительно целым вагоном второго класса. Места хватит для всех…

…Для всех, кто в погонах. Шахтерам ехать некуда, да они и не собираются. Разобрали трофейные винтовки, наскоро выбрали новых командиров. В отряде теперь больше сотни, а добровольцы все прибывали. «Партячейка» Петр Мосиевич осваивал опустевшее кресло председателя местного Совета, готовились торжественные революционные похороны «жертв бандитского террора», местный художник-энтузиаст даже набросил эскиз будущего монумента.

Рисунок (футуристический квадратный рабочий с развернутым знаменем на постаменте-глыбе) был мне предъявлен вместе с вежливым вопросом. Нет, нам не предлагали убираться к помянутой матери из Лихачевки, но «разъяснить» ситуацию определенно требовалось.

* * *

— Медаль за мной, — пообещал я, протягивая руку Хивинскому. — В следующий раз, когда захватим монетный двор, не забудьте напомнить.

Пальцы болели — только что довелось обменяться рукопожатиями со всей диверсионной группой. Шахтеры отвечали искренно, от души. Эти пока не думали о «разъяснении» нелепейшего по нынешним временам золотопогонно-пролетарского союза. Они просто радовались. Еще бы! Бронеплощадка, три пулемета, пушка! Ни раненых, не убитых, обошлись лишь царапинами и шумом в ушах. Не одного меня оглушило изделие Норденфельда!

Трупы в окровавленных бушлатах унесли (не повезло матросикам!), и неровный строй парней в пальто и полушубках, увешанных трофейным оружием, так и просился на обложку «Нивы». Поручик тоже был хорош. На плечах горели новенькие погоны, а у пояса появилась шашка. Оружием я никогда не увлекался, но сразу было ясно: Хивинский отыскал среди трофеев что-то особенное. Серебряная чернь эфеса, темные узкие ножны…

Джигит!

Тех, кто занял Вавилонскую башню, втащив туда «картофелекопатель», я уже поздравил. Тех, кто под командованием портупея Иловайского помогал Максиму Жуку, тоже. Здесь, вроде, всё… Нет, не всё, как же я мог забыть?

— Кадет Новицкий! Кадет Гримм!

— Я-я-а-а!

Маленькие Гавроши улыбались во весь рот, морщили носы. Про них мне уже рассказали. На стальную крышу полезли оба, Гримм спускался в люк, Новицкий помогал. Повезло ребятам — вповалку спала пьяная матросня, даже на скрежет стального засова не отреагировала.

И нам всем повезло. И мне — не будут мальчики в страшных снах являться. Живые!

— Кадеты! За проявленное мужество перед лицом опасного и вооруженного до зубов врага объявляю вам благодарность и награждаю…

Господи, чем?! Пистолет не отдам, еще начнут в Вильгельма Телля играть!

— …Именными часами с гравировкой. Гравировку сделаем позже, а пока — носить по очереди согласно алфавита. Держите, кадет Гримм!