Капитан гренадерской роты

Если Андрей Иванович так решительно высказался, значит, он считает это дело возможным, значит, так оно и будет. Но вдруг одна мысль пришла в голову принца Антона, и он смутился.

— Но что же нам делать с Елизаветой? — сказал он Остерману. — Справимся мы с женой, так ведь еще и с этой надо будет справляться. Вы говорите, народ недоволен, но знаете ли, что с каждым днем этот народ думает о ней все больше и больше.

— Очень может быть, — проговорил Остерман, — только сама-то она много ли о себе думает? Я, признаюсь, не считаю ее опасной вам соперницей. Одно время я зорко к ней присматривался: я предполагал в ней честолюбивые замыслы, но теперь она меня почти успокоила. Право, мне кажется, что она не тем занята… или, может быть, у вас есть какие-нибудь новые основания или важные сведения?

— Особенно важного ничего нет, — отвечал принц Антон, — но все же я нахожу довольно много подозрительного в ее поступках. Люди, приставленные мною к этому делу, каждый день мне доносят о всяком ее поступке и всяком движении…

— Ну да, знаю, так что же нового?

— А то, что она все больше и больше сближается с гвардейцами и все чаще и чаще видится с Шетарди. Этот хирург ее, Лесток, то и дело пробирается во французское посольство.

— Все это, по-моему, не опасно, — сказал Остерман. — Я также не упускаю из виду цесаревну и могу вас успокоить.

— Если вы так говорите, граф, то я спокоен, но ведь все же не следует ослаблять за ней надзора!

— О, это конечно! — ответил Остерман. — Осторожность не мешает ни в каком случае.

Принц Антон окончательно успокоился, считал себя уже императором и даже вздумал было высказать Андрею Ивановичу свои предположения относительно того, как он намерен царствовать.

Остерман не перебил его и стал дремать под его мечтанья. Наконец принц уехал.

Он вернулся во дворец с выражением торжественности во всей фигуре.

Ему захотелось теперь посмотреть и на жену, и на Юлиану. Ему сказали, что принцесса в апартаментах императора. Он прошел туда.

Иоанн III еще не отдавал приказаний часовым заграждать дорогу перед своим родителем, и часовые почтительно пропустили принца Антона.

Он прошел несколько комнат, где то и дело мелькали женщины, приставленные к особе императора, и, наконец, очутился в спальне своего сына. Он увидел принцессу сидящею у роскошной колыбели. Юлиана была тут же: она что-то толковала почтительно стоявшему перед ней доктору.

Анна Леопольдовна мельком взглянула на мужа и склонилась к колыбели.

— Что такое? — спросил принц Антон. — Разве он нездоров?

— Немного, ваше высочество, — отвечал с глубоким поклоном доктор. — Ровно ничего опасного, однако все же надо будет принимать прописанную мною микстуру.

Принц Антон подошел к колыбели.

— Пожалуйста, тише, — заметила, не глядя на него, Анна Леопольдовна. — Он спит, вы его разбудите.

Но он не обратил внимания на слова ее. Он сделал знак кормилице, чтобы она встала с табуретки, поставленной у колыбели, и сел на эту табуретку.

Он осторожно приподнял батистовую занавеску и взглянул на ребенка.

Крошечное создание лежало на вышитой подушке.

Несмотря на тишину в комнате, принц Антон все же не мог уловить слабого дыхания спящего младенца.

«Боже мой, — мелькнуло у него в голове, — а вдруг он умер! Что же тогда будет?»

Он наклонился к самому лицу сына: легкое, почти неуловимое, теплое дуновение коснулось его щеки.

«Нет, он спит, — подумал принц. — Но какой он маленький, какие крошечные, худенькие руки».

— Да отойдите же, вы его разбудите! — шепнула Анна Леопольдовна.

Принц Антон ее не слышал: он в первый раз внимательно глядел на сына. В его сердце зародилось какое-то новое, никогда еще не изведанное им чувство. Ему казалось, что он любит этого ребенка, да и действительно он любил его в эту минуту.

Он осторожно приложился губами к маленькой ручке и несколько минут не отрываясь глядел на кругленькое обрамленное прозрачным чепчиком личико. Это было странное личико, как-то чересчур спокойное, даже как будто уставшее.

Сердце принца Антона болезненно сжалось. Он забыл все волнения этого дня, все свои ощущения и мысли, забыл разговор с Остерманом и обратился к жене, как будто никаких недоразумений никогда и не было между ними.

— Послушайте, Анна, — сказал он, — отчего он такой бледный, такой маленький.

— У него трудный рост, — заметил доктор. — Но ведь это еще ровно ничего не значит. Конечно, всячески нужно беречь его и, главное, не возбуждать ничем его внимания, он должен быть спокоен.

— Да, да, — поспешно заметила Анна Леопольдовна. — А вот вы же, — она взглянула на мужа, — вы же все толковали о необходимости показать его посланникам. Никому нельзя его показывать, да и к тому же все обратят внимание именно на то, что он маленький, начнутся всякие пересуды и соображения. Надеюсь, вы не станете теперь вмешиваться в мое решение никого не допускать сюда до тех пор, покуда он не окрепнет?