Капитан гренадерской роты

— Да, мне нужно серьезно переговорить с вами, — повторила Анна Леопольдовна. — Там, — она указала на приемные комнаты, — есть один человек, которого впускать бы не следовало, — это француз маркиз. Нам теперь доподлинно известны все его неблаговидные поступки, и я едва удерживаю себя, чтобы не отнестись к нему так, как он этого заслуживает. Но дольше выносить его и тяжело для меня и опасно. Я уже отправила королю просьбу о том, чтобы его отозвали из Петербурга.

— Но зачем же вы мне все это говорите? — спросила Елизавета. — Вы знаете, что я так далеко стою от всех дел…

— Я говорю это вам, — перебила ее правительница, — для того, чтобы предупредить вас и просить не принимать больше этого человека.

— Как же я могу это сделать? — заметила Елизавета. — Мне это очень трудно. Конечно, можно раз-другой отказать ему под тем предлогом, что меня нет дома, но в третий раз уже не откажешь: это будет чересчур невежливо и ясно. Вот вчера, например, маркиз подъехал к моему дому в ту самую минуту, как я выходила из саней и входила к себе…

Яркая краска вспыхнула на щеках Анны Леопольдовны; она взглянула на свою собеседницу с видимым раздражением.

— Я не знаю, легко ли или трудно вам сделать, но я снова повторяю мою просьбу; исполнить ее ваша обязанность.

Елизавета в свою очередь вспыхнула, но сдержалась.

— В таком случае, — тихо проговорила она, — это дело можно устроить гораздо проще: вы правительница — прикажите Остерману сказать Шетарди, чтобы он не ездил ко мне больше!

— Нет, так нельзя! — поспешно отвечала Анна Леопольдовна. — Нельзя раздражать такого человека, как Шетарди, и подавать ему явный повод к жалобам, пока он еще занимает свой пост и не отозван отсюда.

— Так вот видите! — с едва заметной усмешкой и пожав плечами сказала цесаревна. — Если Остерман — первый министр и, имея ваше повеление, повеление правительницы, не смеет так поступить с Шетарди, то как же я-то могу решиться на это?

— Я ничего этого знать не хочу! — вдруг вскрикнула принцесса. — Вы должны не принимать его, и кончено об этом!

— Вы напрасно кричите на меня, ваше высочество, — тоже возвышая голос и уже едва сдерживаясь, сказала Елизавета, — конечно, пользуясь обстоятельствами, можно унижать меня, но есть же всему предел, и вам не следовало бы забывать, что я не ваша прислужница.

Она резко повернулась и хотела выйти.

Анна Леопольдовна удержала ее за руку.

— Не сердитесь, извините меня, — проговорила она более мягким голосом, — право, столько неприятностей, я так раздражена, что не умею сдерживаться. Останьтесь на минутку, мне еще кое-что нужно сказать вам.

— Что вам угодно от меня?

— А вот что: слышала я, матушка, будто ваше высочество имеет корреспонденцию с неприятельской армией и будто ваш лекарь Лесток чуть не ежедневно ездит все к тому же французскому посланнику и принимает участие во всех его злоумышлениях. Вот я получила письмо из Бреславля, в котором мне советуют сейчас же арестовать лекаря Лестока.

Анна Леопольдовна остановилась и пристально взглянула на цесаревну, но та себя не выдала: ее внезапно охватила решимость.

Минута была слишком важная, эта минута могла погубить ее, и она нашла в себе силу бороться со своим волнением.

Конечно, она ничего не могла бы скрыть на своем выразительном лице, но ведь оно и до этой минуты, во все продолжение разговора с правительницей, было взволнованно — это помогло ей.

Анна Леопольдовна ничего особенного не прочла в лице ее и прибавила:

— Конечно, я не верю всем этим слухам, я не хочу подозревать вас в сношениях с Шетарди и со всеми нашими врагами, и я надеюсь, что если Лесток окажется виновным, то вы не рассердитесь, когда его задержат.

— Я с неприятелем отечества моего никаких альянсов и корреспонденций не имею, — спокойным голосом ответила Елизавета, — а если мой доктор ездит к французскому посланнику, то я его подробно допрошу об этом и, как он мне донесет, сейчас же и объявлю вам.

На этом закончился разговор между ними.

Цесаревна еще несколько времени пробыла в приемных комнатах и потом незаметно удалилась.

Вернувшись к себе, она поспешно призвала Лестока, Разумовского, Воронцова и Шувалова и со слезами на глазах подробно рассказала им о своем разговоре с правительницей.

Лесток побледнел. Ему снова представилось, что он слышит шум в соседней комнате и что это пришли арестовать его.

— Ну, вот уже теперь-то, теперь-то нельзя медлить ни минуты, ваше высочество, — проговорил он задыхающимся голосом, — еще один день, и мы все пропали. Решайтесь, ради Бога. У нас все готово: вся гвардия от первого до последнего человека за нас.

К его просьбам и убеждениям присоединились и все остальные.

— Да, вы правы! — наконец прошептала Елизавета. — Оставьте меня теперь, я очень устала: завтра дело решится…