Иногда у нее хватало даже силы на несколько часов забыться, отдаться прежней жизни, прежним интересам. Тогда она снова оживлялась, выходила в приемные комнаты, встречала приветливой и благосклонной улыбкой сановников, постоянно ожидавших возможность сказать несколько слов, попросить ее о чем-нибудь или просто показаться ей: напомнить о себе, получить благосклонную улыбку всесильной фаворитки.
Весь день 24 ноября во дворце было много гостей: приезжали поздравить правительницу с тезоименитством ее дочери Екатерины. Но часу в одиннадцатом вечера все разъехались, огни были потушены.
Принц Антон удалился на свою половину, а Анна Леопольдовна прошла к Юлиане.
Она застала фрейлину лежавшею на постели с открытыми глазами и бледным, почти безжизненным лицом.
— Что с тобою? — спросила Анна Леопольдовна. — Отчего ты так рано скрылась? Я нарочно всех отпустила раньше, чтобы побыть с тобой.
— Мне опять что-то нездоровится, — прошептала Юлиана.
— Послушай, я ни за что не оставлю тебя сегодня ночью, пойдем ко мне, ты будешь спать со мною.
— Да зачем же? — начала было Юлиана.
Но Анна Леопольдовна не хотела ничего и слышать. Она настаивала и умоляла до тех пор, пока Юлиана наконец согласилась.
Тогда они прошли в спальню правительницы, скоро разделись и легли рядом на огромной, высокой кровати под роскошным балдахином.
Скоро замерли последние звуки в соседних комнатах; весь дворец погрузился в сон и тишину…
В это время Елизавета стояла в Преображенских казармах с крестом в руках, окруженная коленопреклоненными солдатами и офицерами…
Анна Леопольдовна начала засыпать; Юлиана прислушивалась к ее мерному дыханию и сама погружалась в туманный, почти неуловимый мир полугрез и обрывающихся, быстро несущихся мыслей. То был не сон, но и не явь: сознание действительности сменялось фантастическими картинами, и уже Юлиана не могла сообразить, что во всем этом фантазия и что действительность. То ее горе, несчастье, которое она сама себе приготовила и под бременем которого изнывала, казалось ей еще ужаснее, оно принимало даже какую-то видимую форму, страшный, гигантский образ и надвигалось на нее, давило ее своей каменной тяжестью; то внезапно и в одно мгновение рассыпалось страшное видение и откуда-то, из лучезарной высоты, слетало счастье, никогда наяву не изведанное.
Вот чудится Юлиане, будто медленно колышутся тяжелые бархатные занавесы двери, вот появляется он в каком-то чудном сиянии. Она кидается ему навстречу, он шепчет ей сладкие речи, она отвечает ему поцелуями. Все предметы кругом исчезают, все уходит! Они одни среди блестящего пространства, не на земле и не на небе, в заколдованном мире…
Кто-то хватает ее за руку. Она открывает глаза…
Анна Леопольдовна проснулась и глядит на нее.
— Я сейчас видела его во сне, — говорит принцесса. — О! Если б эти сны могли постоянно сниться, тогда бы я велела поставить на окнах ширмы, заперлась бы со всех сторон и никогда не просыпалась!
И Анна Леопольдовна начала пересказывать Юлиане все подробности своего сновидения. И та ее слушала, сжав на груди руки…
Внезапно налетевший порыв ветра ударил в окна, и звякнули стекла, но сейчас же все снова погрузилось в невозмутимую тишину; до спальни правительницы не доносилось извне ни одного звука…
Цесаревна Елизавета Петровна, в кирасе, бережно несомая своими верными гренадерами, уже была в двух шагах от караульни дворца…
— Ах, Юлиана, — прошептала Анна Леопольдовна, — постараюсь опять заснуть…
Она повернулась на другой бок и закрыла глаза.
Прошло несколько минут. Мерное дыхание двух приятельниц показывало, что обе они заснули…
XIV
Елизавета почти беззвучно открыла дверь и прошла в спальню.
— Стойте все здесь, — обратилась она к гренадерам, — и ни шагу вперед! — Она подошла к кровати.
«Какая трогательная дружба! — невольно подумалось ей при взгляде на спящих. — Даже и во сне обнимаются!»
При других обстоятельствах веселая и во всем подмечавшее смешное Елизавета, конечно, и тут нашла бы много комичного, большую пищу для своих остроумных шуток. Но теперь ей совсем было не до этого. Она смущенно и грустно глядела на Анну Леопольдовну и не знала, как разбудить ее.
Но мешкать было нельзя.
— Сестрица, пора вставать! — громко сказала она, взяв за руку принцессу.
Та проснулась, открыла на нее изумленные глаза.
— Как? Это… это вы, сударыня? Что вам от меня угодно? Зачем вы меня будите?
Она обернулась к Юлиане. Та тоже сидела на постели и с ужасом глядела на дверь, из-за которой в полумраке рисовались фигуры вооруженных людей.
Анна Леопольдовна невольно последовала глазами за взглядом Юлианы и безумно вскрикнула.
Она сразу все поняла.
Елизавета подошла к двери и спустила занавесы для того, чтобы гренадеры не могли видеть происходившего в комнате.
Анна Леопольдовна, судорожно рыдая, бросилась на колени перед цесаревной.