Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным

Леди Барбара показала, что может хорошо играть при хорошем раскладе; позже стало видно, что она с равным блеском играет и при плохом. Она следила за каждой снесенной картой, замечала каждый намек; когда это представлялось выгодным, смело прорезывала и отдавала партнеру ход, перехватывала, если ее карты оправдывали риск. Она сносила младшую карту и заходила со старшей. С тех пор как «Лидия» покинула Англию, у Хорнблауэра ни разу не было такого хорошего партнера. В восторге от своего открытия Хорнблауэр совсем позабыл, как прежде ему не нравилось, что эта женщина все умеет делать хорошо.

На следующий вечер леди Барбара продемонстрировала еще одно свое достоинство. Она вышла на шканцы с гитарой, и, аккомпанируя себе, запела нежным сопрано – таким нежным, что матросы сползлись на корму и, сгрудившись под переходными мостиками, слушали, сентиментально ерзая и покашливая всякий раз, как кончалась песня. Гэлбрейт был ее рабом, и она могла играть на струнах его души, как на своей гитаре. Мичманы ее обожали. Даже такие обросшие ракушками офицеры, как Буш и Кристел, мягчели в ее присутствии. Джерард расточал ей ослепительные улыбки, выгодно подчеркивавшие его красоту, рассказывал истории из времен своего каперства и приключения на африканских реках в бытность работорговцем. Все путешествие вдоль никарагуанского побережья Хорнблауэр озабоченно наблюдал за Джерардом и проклинал свою музыкальную глухоту, из-за которой пение леди Барбары было ему не просто безразлично, но почти мучительно.

XIII

День за днем бежал мимо них длинный вулканический берег. Каждый день приносил одну и ту же извечную картину: синее небо и синее море, розовато-серые верхушки вулканов и окаймленная ярко-зеленой полосой береговая линия. Подготовив корабль к бою и расставив людей по местам, они вновь вошли в залив Фонсека и обогнули остров Меангуера, однако «Нативидада» не обнаружили. На берегу залива не было заметно никаких признаков жизни. С обрывов Меангуеры кто-то выстрелил по кораблю. Пуля на излете ударила в грот-руслень, но кто стрелял, они не увидели. Буш вывел «Лидию» из залива, и они двинулись искать «Нативидад» на северо-востоке.

Не нашли они его ни на рейде Либертада, ни в маленьких портах дальше по побережью. Над Чамперико поднимался дым, и Хорнблауэр, направив подзорную трубу, понял, что это – не вулкан. Чамперико горел, – видимо, войска Эль-Супремо, неся просвещение, дошли и досюда, – но «Нативидада» нигде не было видно.

В Тегуантепекском заливе их поджидал шторм, ибо в этой части Тихого океана штормит всегда – сюда через понижение в сьерре проникают ветра из Мексиканского залива. Хорнблауэр заметил перемену, когда изменился характер движения корабля: «Лидия» вздымалась и раскачивалась куда сильнее, чем обычно, и порывистый ветер сильно накренил ее набок. Только что пробило восемь склянок. Позвали вахту; Хорнблауэр, выбегая на шканцы, слышал крики боцманматов: «Подъем! Подъем! Койки вязать и убирать! Койки вязать и убирать!» Небо над головой было синее, солнце пекло, но море посерело и волновалось. «Лидия» начала раскачиваться под давлением парусов.

– Я только что послал к вам, сэр, за разрешением убавить парусов, – сказал Буш.

Хорнблауэр посмотрел на паруса, на облака и на берег.

– Да. Уберите нижние прямые паруса и брамсели, – сказал он.

При этих его словах «Лидия» ухнула вниз и вновь тяжело поднялась; вода пенилась под ее носом. Весь корабль наполнился скрипом древесины и пением такелажа. Под уменьшенными парусами «Лидия» пошла легче, но ветер с траверза все крепчал, и корабль, разрезая волны, кренился сильнее и сильнее. Оглянувшись, Хорнблауэр увидел леди Барбару: она стояла, одной рукой держась за гакаборт. Ветер трепал платье, свободной рукой она пыталась удержать разметавшиеся по лицу пряди. Ее загорелые щеки порозовели, глаза сверкали.

– Вам надо спуститься в каюту, леди Барбара, – сказал Хорнблауэр.

– О нет, капитан. Это так восхитительно после жары.

Ливень брызг перехлестнул через борт и окатил их обоих.

– Я беспокоюсь о вашем здоровье, мэм.

– Если б соленая вода была вредна, моряки бы умирали молодыми.

Щеки ее горели, как нарумяненные. Хорнблауэр не мог отказать ей ни в чем, несмотря на горькие воспоминания о вчерашнем вечере, когда она в тени бизань-вант разговаривала с Джерардом так увлеченно, что никто другой не мог насладиться ее обществом.

– Если желаете, мэм, можете остаться на палубе, пока ветер не усилится, – а я полагаю, он усилится.

– Спасибо, капитан, – отвечала она.

Глаза ее словно говорили, что вопрос, пойдет ли она в каюту, если усилится ветер, далеко не так однозначен, как представляется капитану. Однако, подобно своему великому брату, она не форсировала мостов, к которым не подошла.

Хорнблауэр отвернулся; он несомненно предпочел бы беседовать под градом брызг, но надо было заниматься делами. Когда он дошел до штурвала, с мачты крикнули:

– Вижу парус! Эй, на палубе, парус прямо по курсу. Похоже на «Нативидад», сэр.