Капитан Лаце

Боцман знал много английских слов, а названий корабельных еще больше. Он припомнил, что в одном северном порту он видел несколько лет назад английский траулер, который назывался «Игл». Это значит «Орёл»…

Однако дня через три-четыре узнал боцман Груздев от рыбаков того посёлка, где жил, выйдя из барака, что капитану Лаце не придётся, пожалуй, служить у англичан.

В ту самую ночь, когда ушёл «Орёл», рыбаки, которые промышляли далеко в море, слышали на рассвете глухие взрывы. В море часто в те времена грохали мины, сорвавшиеся с якорей. Много их бродило около берегов, в губах, заливах и далеко в открытом море. Поэтому на взрыв никто не обратил бы и внимания, если бы вскоре после этого не выловили в море большой спасательный круг с надписью «Орёл». Спасательный круг повесили на гвоздь в конторе порта. Этим дело и кончилось. Тогда у нас ещё не занимались поисками и подъёмом затонувших судов — не до того было.

Да и прежде всего надо было выяснить: в самом ли деле потонул «Орёл», или он просто потерял в наших водах спасательный круг?

II

Было раннее утро, когда «Камбала» отвалила от берега и тихим ходом вышла в море.

Море в это утро лежало до того синее и спокойное, что так и хотелось свеситься с борта и погладить его ладошкой.

«Камбала» шла вперёд не прямо, как ходит обычно судно. Шла зигзагами, оставляя за кормой изогнутый след, будто хлестнули по воде длинным, завивающимся кнутом.

Почти все водолазы собрались на корме «Камбалы», у прибора металлоискателя, который помогает водолазам обнаруживать корабли. Вышел сюда и машинист в промасленной синей спецовке, и кочегар Жуков в чёрной от угля брезентовой робе, — оба они только что сменились.

Тут же, на корме, стоял и боцман Михаил Терентьевич Груздев в высоких болотных сапогах, в порыжевшей морской фуражке с медной эмблемой.

А из дверей камбуза, где, точно серебряные, блестели на полках подносы, ложки, тарелки, ножи, вилки, чумички и кастрюли, то и дело высовывался кок Василий Никифорович Бородулин в высоком, как башня, белом колпаке и в белом переднике. Ему тоже сегодня не сиделось на месте.

Толпятся водолазы около прибора металлоискателя, поглядывают на рыжий ящичек и ждут, когда дёрнется там стрелка на циферблате и зазвенит рядом с ящичком электрический звонок. А двинется стрелка и зазвенит звонок тогда, когда медный плетёный, толщиной с палец, хвост металлоискателя заденет на дне за железный борт затонувшего судна или за какой-нибудь другой железный предмет.

Этот медный хвост тянется за кормой «Камбалы» по дну, длинный-предлинный. Куда «Камбала», туда и хвост. «Камбала» идет, виляет, и хвост извивается по дну, как змея.

Водолазы стоят на корме и беседуют.

— Михаил Терентьевич, — спрашивает боцмана молодой водолаз Яцько, — наверное, много у тебя вещей на «Орле» осталось?

— Ясно, остались. Да я про них и думать забыл, — отвечает боцман. — Сапоги там у меня были хорошие, хромовые, так они давно сгнили, гвоздики и те, верно, ржавчина съела… Выходная пара, бушлат — об этом и говорить нечего. Вот разве только сундук… Сундука мне, признаться, было жалко.

— А что в нем? — спросил Яцько.

— Да ничего особенного.

— Чего же ты о нём жалеешь?

— Сам по себе хорош был… Делал его один хитроделатель-сундучник, Филимонов Осип Сергеевич, который знал на это свои секреты. Сундук был у меня из чистого ореха, с потайным дном и с музыкой. Только два сундука таких и было во всём флоте — у меня да у шкипера на «Ростиславе». Полированы они были так тонко, что в крышку можно было смотреться, точно в зеркало. А открывался сундук с трёх поворотов ключа. Захочешь открыть, поверни ключ в замке один раз, — сундук заиграет побудку, в точности как на горне, только приятней. Повернёшь ключ второй раз — играет обед, повернёшь в третий — сыграет сундук «восемь палок», проветрить палубу, — и откроется. Без музыки не открывался. Восемь лет с лишним проплавал я с ним. Вместе с ним и в отпуск ходил.

Один раз, помню, ехал я из отпуска. На станции Горемыки поезда пришлось ждать долго: целых шесть часов. В третьем классе было душно, народу пропасть. Вышел я на свежий воздух, прилёг возле вокзала на травку, да и заснул. Вдруг слышу во сне — побудку горнист играет. Я на корабельные сигналы чуткий, враз вскочил. Гляжу — два жулика мой сундук отмыкают. Сундук был тяжеловат, унести его трудно — вот они и задумали выпотрошить его. Подобрали отмычку — и щёлк. А сундук мне побудку и сыграл.

У нас на «Орле» все знали про мой сундук. Музыку приходили слушать. Только, бывало, и просят: поверни ключ да поверни. А я им говорю: «Это вам не шарманка!». Вон Пыльнов, наверно, помнит мой сундук?

— Ещё бы не помнить, — сказал пожилой водолазный старшина Пыльнов, который в пятнадцатом году плавал шесть месяцев на «Орле» матросом. — Отлично помню… Я тогда только из деревни приехал, всё мне было в диковинку. А уж сундук-то этот мне и во сие снился. Думал: дослужусь до боцмана — непременно такой заведу.

— А жив ли сейчас сундучник-то этот? — спросил водолаз Яцько.