Капитан Райли

Этот тип — мелкий и тощий как жердь — с минуту пристально наблюдал за Алексом, ни говоря ни слова, так он мог бы смотреть на жареного ягненка в последний день Рамадана. Затем он поставил на пол опорожненное ведро, очевидно, довольный результатом осмотра, после чего невозмутимо повернулся, открыл дверь и ушел.

Как ни странно, лишь сейчас Алекс понял, что сидит на деревянном стуле совершенно голый, да еще и привязан к нему веревками. Лодыжки его были притянуты к ножкам стула, корпус — примотан к спинке, а запястья — заломлены назад и крепко стянуты за спиной.

Он слегка покачался на стуле, порадовавшись, что тот не привинчен к полу и не кажется особо прочным. Если постараться, — подумал он, — можно попробовать разломать его, ударив об пол или об стену, и попытаться освободить хотя бы одну из конечностей, а там уже будет проще. Жаль только, что бесшумно этого никак не сделать, и можно не сомневаться, что после первого же удара тут же явится этот бровастый, да еще и дружка позовет, и уж они-то спросят с него сполна за поломанный стул, до последнего сентимо.

Ледяная вода, которую выплеснули ему в лицо, стекла по спине и лужей растеклась по полу, под его босыми ногами. Кстати, оказалось, что трусы на нем все же оставили, зато всю остальную одежду сняли, даже носки. По собственному опыту Райли знал, что это не сулит ничего хорошего, поскольку в такие, если можно так выразиться, костюмы частенько одевают будущих жертв допросов и пыток.

Едва дверь закрылась и он услышал щелчок задвижки, запираемой снаружи, он первым делом постарался взять себя в руки и проверить, что ничего у него не сломано и все пальцы целы. Затем попробовал навести порядок в своих мыслях и хотя бы предположить, что же, черт возьми, происходит.

Он отверг предположение, что похищение совершили случайные головорезы, видимо, кто-то знал, что они с Маровичем собираются передать Маршу аппарат «Энигма», и постарался этого не допустить. Поскольку самому Маршу, как он и сказал Марко, не было никакого смысла это делать. Если бы он не захотел платить обещанный миллион долларов, он бы предпочел другой, не столь привлекающий внимания способ, и уж тем более не стал бы рисковать ценным устройством: ведь машинку запросто могли повредить в перестрелке или во время бегства. Но, даже если исключить миллионера с Майорки, список подозреваемых все равно оставался слишком длинным, особенно если то, что Хельмут рассказывал об этом аппарате — правда.

Если устройство действительно столь ценно, как их уверяли, и может изменить ход войны — хотя это по-прежнему казалось Алексу сильным преувеличением — тогда Союзники, равно как и немцы, пойдут на все, лишь бы завладеть им. А если и так, вопрос оставался тем же: почему заполучить аппарат нужно было именно таким способом? Если они знали, что «Энигма» у него в руках, то почему, когда он встал в порту на якорь, никто не пришел к нему с чемоданчиком в руках и не договорился полюбовно, предложив сумму, от которой он не смог бы отказаться? Странно все это, откуда не посмотри, разве что...

Внезапное озарение заставило его вздрогнуть, и в голове сложились первые фрагменты головоломки.

Как же он раньше этого не видел?

Ведь это же слепому понятно. Они не попытались купить у него аппарат и не боялись, что «Энигма» пострадает в перестрелке, потому что им на нее наплевать. Сама по себе она им не нужна. Они стремились не заполучить, а уничтожить аппарат, чтобы он не попал в руки врага.

Эта внезапная догадка свела число возможных виновников к одному: нацисты.

Теперь он увидел это с беспощадной ясностью. Возможно, подводная лодка, на которой находился Хёгель, шпионила за ними и раньше; возможно, каким-то образом им удалось выяснить, чем занят «Пингаррон» в тех местах, и они успели передать нужную информацию своим сообщникам, прежде чем пошли на дно. Возможно, конечно, это лишь совпадение, подумал он, но отнюдь не исключено, что интересы гауптштурмфюрера гестапо не ограничивались одним лишь захватом Хельмута и Эльзы.

Слишком много было всяких «возможно», а у него слишком болела голова, чтобы в них разобраться, и потому он постарался выбросить из головы все мысли, ведущие в никуда, и сосредоточился только на двух, самых важных вопросах: где он оказался и как отсюда выбраться.

На первый вопрос ответ был самый простой: он находится в комнате. Вот и все, что он мог сказать. Это была пустая комната, без мебели, около трех метров в длину и чуть больше — в ширину, с единственной дверью, кривыми обшарпанными стенами с облупившейся краской, с тусклой лампочкой, свисающей с потолка, и крошечным окошком под самым потолком, забранным частой решеткой, сквозь которую и мышь едва бы протиснулась.