В канцелярию вошел Шопот. Он отодвинул паспорта в сторону. Еще раз проплыли перед его глазами лица туристов. Жизнерадостные старушки, не перестававшие удивляться миру, даром, что прожили много и повидали на споем веку немало чудес. Бесцветные лица студентов. Оба в очках, долговязые, какие-то вымоченные зайцы; развозят свою молодую скуку по миру. Самодовольный промышленник. Все коротконогие мужчины страшно самодовольны, они считают, что необычайно нравятся женщинам, и потому ведут себя с прекрасной половиной человечества, как правило, весьма нахально. Промышленник счастлив вдвойне: машиной и женой. Он разрывается от счастья на две половины. Бедный синьор! Немец в трауре. О нем только и скажешь: немец в трауре. Придирчивым к нему никак нельзя быть. Во-первых, похоронил жену, нужно посочувствовать человеку. А во-вторых, он из Федеративной республики, сразу обидится, если заметит, что к нему присматриваются более зорко. Для пограничника все гости одинаковы, должны быть одинаковы!
И в то же время этот самый немец может быть кем угодно. Возможно, его так называемый траур всего лишь маскировка: разжалобить всех по пути и делать свое черное дело. Возможно, его выезд из нашей страны чем-то связан с событием, которое произошло сегодня ночью? Ах, какие глупости!
Шопот готов был уже встать и уйти. Но сидел, ждал. Один из пограничников должен прийти сюда, без свидетелей доложить начальнику заставы о результатах осмотра машин, только тогда контролер выйдет к туристам, вернет им паспорта, пожелает счастливого путешествия.
Вошел Микола, Закрыл за собой дверь, еще и оглянулся, чтобы убедиться, нет ли кого сзади, не подслушивает ли кто-нибудь.
— Товарищ капитан!
Шопот сидел за столом. Никогда не сидел во время доклада: из уважения к людям непременно вставал, брал под козырек. А теперь сидел, не шевелился. Микола понял: капитан устал. С самого рассвета в горах, сначала один, потом с полковником... До сих пор не обнаружили нарушителя...
— Товарищ капитан, разрешите...
— Что там? Все в порядке?
— Так точно, товарищ капитан, только...
— Что? — капитан вскочил, словно поднятый стальной пружиной, в два шага приблизился к Миколе.
— Что там?
— У этого немца...
— Снова вы об этом немце!
— Нет, товарищ капитан, я ничего... Все машины одинаково... Но ведь у него новехонькая «шкода»... Он на нее только что сел.
— Ну?
— А винтики там в одном месте — оно и незаметно сразу, но...
— Не тяните, говорите точнее!
— Значит, так: я заметил, что головки шурупов, которыми привинчена панель левой дверцы, расцарапаны так, будто их часто... значит, отверткой...
— И что из этого?
— Я спросил у немца...
— Какое вы имели право спрашивать?
— Да он там вертелся возле машины, как вьюн. Вот я и спросил у него: «Герр, как у вас подъемники стекол, действуют, гут?» — «О, — говорит, — прима, прима!» — «И ничего не ломалось?» — спрашиваю. «О, — говорит, — ничего, ничего, все прима, чешская машина прима, Чехословакия прима, Советский Союз прима». Так «распримался», что меня подозрение взяло, а тут еще шурупчик. Когда он въезжал к нам, все шурупчики были целехонькие, это я хорошо помню, а теперь...
— Вы убеждены?
— Так точно, товарищ капитан.
— И что же вы думаете?
— В дверцах он мог что-нибудь спрятать. Может, украл что-нибудь...
— Отставить такую терминологию.
— Есть отставить...
— Вещи проверили?
— Так точно. Тоже он нагреб...
— Отставить.
— Есть. Значит, он там насобирал... Бутылки какие-то пустые, папиросы, спички...
— Что же тут удивительного?
— Да ничего...
— Так, понятно. Будем пропускать.
— А этого? Товарищ капитан...
— Посмотрим... Как, контролер, посмотрим?
Капитан и контролер вышли на шоссе. Контролер возвратил всем, кроме немца, паспорта, пожелал счастливого возвращения, перед Кемпером извинился, сказал, что для завершения небольших формальностей ему придется задержаться на несколько минут.
— Да? — переспросил немец. — Я не понимаю!
Пытался изобразить возмущение, но голос его дрогнул скорее от страха. Чтобы не выдать замешательства, Кемпер умолк. Смотрел на свой зеленоватый паспорт в руках советского офицера. Броситься бы на этого человека, выхватить паспорт, прыгнуть в машину — и айда!