Капитан Виноградов

Это получилось настолько конкретно и образно, что Феликс Эдмундович в застекленной рамке порозовел и потупился. Позже кто-то утверждал, что в расположенном через улицу роддоме погас на мгновение свет, а случайно проходившая по карнизу отдела кошка слегла с сильнейшим нервным расстройством…

— Ну это уж ты того… хватанул! — покосился на Виноградова старший лейтенант.

— Приветствую! — протянул руку Владимир Александрович.

— Ага, здорово, — на секунду отвлекся вошедший и, покончив с требованиями этикета, выдал свежую порцию матюгов.

— Что случилось-то?

— Не моя это земля! Не моя, понятно? Я так им всем и сказал. А они…

— Стоп! Все ясно. Опять ручей?

— Он самый, сволочь…

Даже без году неделю проработавший в местном уголовном розыске Виноградов знал эту драматическую историю. Если коротко, корни ее уходили в туманное прошлое, когда кто-то из очередных исполкомовских реформаторов решил вдруг ни с того ни с сего переделить между отделениями милиции вверенный ему район. Подвели, как водится, теоретическую базу, утвердили все, согласовали… Потом сверху внесли коррективы, опять утвердили, «спустили» вниз — и в конце концов некая часть территории, включавшая в себя бывшую баню, гараж потребкооперации и высохшее наполовину вонючее русло, по недоразумению отнесена была к оперативному обслуживанию сопредельных органов внутренних дел. Где-нибудь в Латинской Америке подобная ситуация запросто могла бы послужить поводом для небольшой региональной войны. Но у нас народ поспокойнее, тем более, что ни нефти, ни других полезных ископаемых на этом участке не наблюдалось, — поэтому дело ограничилось перепихиванием друг другу редких «глухарей» да перманентными жалобами в Главк.

На этот раз, после серии взаимных компромиссов и триумфальной совместной бани, начальники отделений решили-таки отнести эту «землю» к участку, на котором страдал Квазимодыч. Что, естественно, последнего не обрадовало.

— Мало мне, мать их, своих заморочек!

— И — что? Заява?

— Хуже! Руку нашли, от предплечья… Несвежую, с тухлецой. Эксперт звонил — отпечатков никаких не получится, но вроде — женская. Толку-то?

— Глухарь, — посочувствовал старший лейтенант и подмигнул Виноградову:

— Слушай, есть способ! Отказной материал забацаешь — конфетка.

— Чего? — недоверчиво нахмурился Квазимодыч.

— «Абсолюта» ставишь? Ноль-пять?

— Ну… допустим.

— Садись, пиши…

Сержант совсем недавно перебрался из младших инспекторов в оперуполномоченные, поэтому, помешкав, уселся за стол и взял в руки карандаш:

— Ну?

— Я, такой-то и такой-то… тогда-то…

— Сам знаю! Ты эту, как ее… фабулу диктуй.

Иностранное слово далось Квазимодычу нелегко. Но далось.

— Ладно, записывай… «Учитывая, что заявлений о пропаже руки от граждан женского пола не поступало…» Не было ведь таких заявлений?

— Не было!

— И-мен-но! «…Учитывая, что заявлений о пропаже руки от граждан женского пола не поступало, для владелицы она большой ценности не представляет. На основании вышеизложенного, руководствуясь частью второй статьи седьмой и статьей сто тринадцатой УПК Российской Федерации, в возбуждении уголовного дела отказать в связи с малозначительностью». Точка. Подпись…

Квазимодыч закончил водить карандашом по бумаге, медленно посмотрел сначала на Виноградова, потом на его соседа.

— Убью. Убью, студент…

Владимир Александрович поверил. Потенциальный покойник, кажется, тоже:

— Мам-ма! Не надо, Квазимодушка, милый… ой-ой-ой!

…Минут через двадцать разлили по третей — несколько раньше, правда, чем планировалось, но по необходимости. В порядке, так сказать, разминки и в знак примирения.

— Послушайте, мужики. Вот тут приказ такой… «Пункт три. В целях обеспечения безопасности, сохранения жизни и здоровья сотрудников всем экипажам маломерных судов (катеров) милиции и находящимся в них нарядам во время патрулирования акватории Финского залива и реки Невы находиться в бронежилетах и защитных шлемах „Сфера“…» — Виноградов выдержал паузу, приглашая коллег посмеяться.

— Ну и чего дальше?

— В чем там дело-то?

Они оба смотрели, готовые отреагировать, но пока не зная, на что.

— Да нет! Ерунда…

Виноградов почувствовал себя снова дома. Дома… дома… В родном и теплом милицейском дурдоме со скудной кормежкой и толстыми стенами.

Господи! Храни людей в погонах, им и так паршиво.