Капитанская дочка для пирата

Горячие пальчики скользят по моим плечам, стискивают руки и тянут на себя. С каждым толчком я глубже, быстрей. Зверем срываюсь с цепи и боюсь, что буду груб. Вглядываюсь в румяное лицо и реку алых волос на подушке, чтобы поймать хоть что-то, но Ария только кусает губу, раскрывая старую рану и дышит часто, словно задыхается. И подается навстречу. Стискивая ногами мои бедра до искр в глазах.

Втягиваю запах наших тел, соленой влаги, что витает в каюте после шторма, и аромат цветов. Как же я люблю и ненавижу ландыши. Как же мечтаю избавиться от вечной боли и забыться в банальном семейном счастье.

Толкаюсь, впечатываю, заставляю Арию стонать подо мной и, когда она срывается на крик снова, взрываюсь.

Она сжимается до боли и исступления. Дышит тяжело, ловит мой взгляд, а я едва держусь, чтобы не рухнуть вниз и не придавить своим весом.

Я умер и воскрес, наверное, тысячи раз, но никогда воскрешение не было таким сладким и горьким одновременно. Алая капля крови набухает на ее нижней губе, а Ария ее слизывает и тянет меня вниз.

Прижимается губами, целует и врывается языком в рот, оставляя там привкус стали и сладости. Отстраняется, а глаза – огонь и пепел, мрак и морская бездна.

Перекатываюсь на бок и притягиваю Арию к себе, прячусь в коконе истомы и объятий. Укутываю нас в плед и, утыкаясь в алые волосы, вдыхаю полной грудью ее страсть смешанную с цветами.

Так, наверное, пахнет свобода.

Ария сжимает мою руку и что-то сонно бормочет.

Я наклоняюсь, чтобы разобрать слова, а она поворачивается и чмокает меня в щеку, почти невинно.

– Не сожалей о яблоках, Энзо.

– И помни об орехах, – смеюсь на грани сна и прижимаю её к себе плотней. В груди режет, будто между рёбер нож вставили. Ария-Ария, ты не понимаешь, что для меня сделала. Вырыла бездну одним взглядом, а словом смогла столкнуть меня с края и обречь на вечное падение.

Когда она тихо посапывает мне в ладонь, я стираю из уголка глаз слезу и, стараясь не разбудить, мажу ранку на ее истерзанной губе. Глава 17. Ария

Я на краю знакомого обрыва, всего в шаге от пропасти, но сейчас море спокойно и отливает светлой лазурью. Белые барашки волн облизывают камни внизу, а я запрокидываю голову и тону в синеве.

Теплый ветер мягко оглаживает щеки и дергает за волосы, откидывая их за спину.

Медленно поворачиваюсь, а под ребрами сердце пропускает удар. Помню, как неизвестная тень столкнула вниз, как я неслась навстречу штормовому морю. От страха сжимается горло, но рядом никого.

Впереди сплетаются друг с другом красные и белые деревья. Тонкие стволы будто выточены из цветного стекла, на веточках покачиваются стеклянные цветы. Они мягко позвякивают и источают вокруг себя странный кисловатый запах.

Так могли бы пахнуть гнилые фрукты.

Бреду вперед, осматриваюсь по сторонам. Прижимаю руку к груди и чувствую под рубашкой что-то чужеродное, шершавое. Пытаюсь расстегнуть пуговицы, но руки не слушаются, будто я пьяна. Стоит только дойти до деревьев, как воздух наполняется странным гудением, точно вокруг снуют тысячи рассерженых пчел.

Касаюсь рукой одного из стволов и тихо вскрикиваю, когда холодные колючки впиваются в кожу. Отдергиваю ладонь и всматриваюсь в другой конец рощи, где над деревьями возвышаются белокаменные ворота.

Закрыты они плотно.

В груди что-то щелкает, кто-то проворачивает рукоять невидимой сабли, ломая ребра и разрывая мускулы. Падаю и кричу в небо, тянусь вперед, в попытке найти опору, но под руками лишь пустота. Утыкаюсь носом в траву и пытаюсь унять боль, но она только растет с каждой секундой, уничтожает меня, разрывает на части.

Переворачиваюсь на спину, и боль выгибает дугой. Что-то внутри лопается, как натянутая струна, и мир меркнет, смазывается и наливается кровавым багрянцем.

– Оставьте ее, – громыхает над головой знакомый голос, а я чувствую, как слезы катятся по щеке, обжигая кожу. – Она больше не нужна.

Тяну руку вверх, разлепляю пересохшие губы. Один жадный вздох, второй. До мушек перед глазами, то тошноты. Чувствую, как корни стеклянных деревьев касаются лица, проникают в рот, забивают горло. Некоторые врываются в разорванную грудь, скользят по ребрам и сжимают сердце в стеклянном плену.

Боль топит меня, тянет на дно, а я шепчу в изувеченные небеса:

– Только…не бросай меня…

***

– Куда я без тебя? – отвечает чей-то голос. Плотный мрак рассеивается в колкой неге.

Чувствую в себе горячие пальцы, а губы Энзо щекочут набухшие соски.

– Доброе утро, рыжулька, – он разогревает меня без спроса. Улыбается, приподняв на миг голову и поймав мой сонный и смущенный взгляд. – Не бойся этого. Не стесняйся.

Энзо прикусывает сосок и ускоряет движения пальцами. Тяну его за волосы и замечаю блеск на языке.

– Что это у тебя? – голос срывается, когда касаюсь его губ, чтобы увидеть странный блеск еще. Зажимаю руку бедрами и, тихо всхлипывая, зажмуриваюсь до золотых вспышек под веками.

Энзо проталкивает язык в рот и позволяет понять, пощупать. Узнать форму, услышать нежный стук по зубам. Гвоздик. Он холодит и цепляет чувствительные точки, щекочет изнутри, доводит до исступления.