Капица. Воспоминания и письма

…Внедрение кислорода в жизнь – это <…> задача, [решая] которую, можно будет найти эти формы. Конечно, это будет здорово, если, например, производительность домн можно будет поднять вдвое на кислородном дутье. Но еще здоровее будет, если мы увидим, как надо органически связывать нашу большую науку с жизнью. Мне сейчас придется решать эти обе задачи сразу вместе. Если я подойду узко, то, конечно, у меня ничего не выйдет. В науке, как и в жизни, всегда надо исходить из общих построений и потом уже искать конкретные формы осуществления. В общих рассуждениях ты не должен ошибаться, тут ошибки губительны. В конкретных исканиях, наоборот, без ряда ошибок ни к чему не придешь.

Меня сейчас все время мучит вопрос: справлюсь ли я?

<…>

В нашей организации мы собираемся связать, в малом масштабе, производство (завод), научный институт (научная работа) и народное хозяйство (техсовет). Связать органически. Если удастся это сделать, то проблема будет решена. Как это получится, мне самому еще не ясно. Но это может и должно получиться. Это должно облегчиться тем, что одно лицо осуществляет руководство всеми тремя вершинами треугольника. Но надо, чтобы Вы меня не торопили. <…>

Когда я начинал строить институт, <…> товарищи ученые говорили мне об организационных трудностях научной работы у нас в Союзе. Они ошибались. Институтом руководить у нас не труднее, чем в Англии. Это берет не более 10 % моего времени. Продуктивность моей научной работы, несмотря на то что я, конечно, уже постарел, была даже больше, чем в Англии.

Теперь меня пугают трудностями организации Главгаза[110] и завод [ской] хозяйственно-промышленной организацией. Сейчас я присматриваюсь[111].

До сих пор я очень ценил, что Вы неизменно мне помогали в научной работе. Все обещания помогать мне, которые Вы дали 8 лет тому назад при нашем первом свидании, все точно сдержали[112]. <…> Не было ни одного случая, когда я обращался [к Вам], и Вы бы не помогли. Это, конечно, создает большую уверенность в работе. Теперь Вы сказали, что будете помогать в новом деле. Конечно, это так и будет. Что Вы будете снисходительны к ошибкам, это тоже я знаю.

Но сейчас, берясь за новое дело, где часто мне придется сталкиваться с вопросами, гораздо более близкими к нашей политике, хозяйственной структуре, в которой я мало искушен, я хочу просить у Вас еще об одном: кроме как обращаться с просьбами – обращаться за советом.

<…>

Я знаю, как Вы заняты, и мне страшно всегда Вас беспокоить. Но изредка, когда у Вас будет хоть маленький просвет свободного времени, вспомните обо мне, чтобы узнать о наших делах…»

И далее, на той же строчке, шли слова, которые и привели меня в изумление: «Целую Вас крепко». Они были, правда, зачеркнуты. Решительно и «бесповоротно» – ручкой. Но ведь он их написал! И кому? Молотову! Чушь какая-то. Не может этого быть!

«Крепкий поцелуй» Капицы не давал мне покоя, и я с этим письмом подошел однажды к Анне Алексеевне, когда она пришла в Мемориальный кабинет-музей П. Л. Капицы. Я показал Анне Алексеевне зачеркнутые слова и спросил ее, что бы это могло значить. Не мог же Петр Леонидович написать Молотову «Целую Вас крепко»? Ведь ни к кому из начальства он с такими «нежностями» никогда не обращался.

Анна Алексеевна тоже очень удивилась, но вспомнить ничего не смогла, хотя сама и печатала этот черновик. Она попросила меня дать ей это письмо на один вечер.

На следующий день она с озорной улыбкой сообщила мне результаты своего расследования.

– Посмотри внимательно, – сказала она, – на эту последнюю строчку. Не покажется ли тебе кое-что в ней странным?

Я внимательно изучил последнюю строчку письма: «…наших делах. Целую Вас крепко».

– Нет, – ответил я. – Ничего не вижу особенного, кроме этих самых слов.

– Эти слова, – пояснила Анна Алексеевна, – не совпадают с остальным текстом – они чуть выше. Так бывает, когда ты что-то допечатываешь в конце письма, после того как уже вынул бумагу из машинки и снова ее вставил. Получается чуть выше или чуть ниже…

Поскольку я тоже печатал на машинке и мне тоже приходилось проделывать порой ту самую операцию, о которой говорила Анна Алексеевна, я тут же увидел, что слова «Целую Вас крепко» действительно были чуть-чуть выше предыдущих слов. И все равно я ничего не понимал.

– Когда я это заметила, – сказала Анна Алексеевна, – я вспомнила, как было дело. Текст письма показался мне излишне личным, сентиментальным. Так Петр Леонидович никогда начальству не писал. Ты это сам знаешь. Чтобы обратить его внимание на чрезмерную эмоциональность письма, я решила над ним подшутить. И допечатала эти три слова. Он их вычеркнул, ничего мне не сказал, но к письму, видимо, охладел и больше к нему не прикасался.

Из переписки с мужем

(Публикация Е. Капицы.)