Капица. Воспоминания и письма

Я не очень удивлен этой новостью, поскольку до меня уже доходили слухи о Вашей магнитной восприимчивости под воздействием сильно притягивающих полей!»

В Париже у Петра Леонидовича было много друзей. Он любил Францию и приезжал сюда не только по научным делам, часто проводил здесь свой отпуск. Среди людей, с которыми Петр Леонидович познакомил меня в Париже, был Пьер Бикар, ученик Ланжевена, молодой французский физик. У отца Бикара было большое меховое дело. Бикар предложил Капице купить мне меховое манто, при этом брался сделать так, что оно обошлось бы значительно дешевле. Каково же было его удивление, когда на вопрос Петра Леонидовича, хочу ли я манто, я с презрением ответила, что никогда не ношу мехов. Бикар был поражен: «Знаешь, Капица, первый раз вижу женщину, которая отказывается от мехового манто». Он всегда мне это вспоминал.

Решив, что надо устроить что-то вроде медового месяца, мы поехали в Довиль – очень модный и симпатичный курорт на Ла-Манше. Петр Леонидович любил модные места, роскошные гостиницы и всякую такую чепуху. Он никогда не мог привыкнуть к тому, что мне это абсолютно безразлично, и говорил: «Это ужасно, ты никогда не понимаешь, что ешь, тебя очень трудно угощать».

Не прошло и нескольких дней нашего медового месяца, как Петр Леонидович сказал мне: «Знаешь, мне очень хочется ехать в Кембридж, работать. Поедем». И мы поехали…

Довольно скоро я поняла, что первое и основное у него – его работа. Так что мне нужно было с самого начала решить, что работа – это самое главное. А все остальное к ней прилагается. И не надо мне по этому поводу делать ему никаких скандалов, хотя можно иногда сердиться – в конце концов, нельзя было все спускать, надо было его иногда и останавливать.

Сначала Петр Леонидович хотел, чтобы я ему помогала в лаборатории, занималась фотографированием и еще чем-то в этом роде. Но из этого ничего не получилось, потому что я абсолютно ни с какой стороны не научный работник. Было совершенно очевидно, что Лаурман все делает гораздо лучше, а на меня Петр Леонидович только раздражался.

Но в лаборатории я бывала часто. Когда к Петру Леонидовичу приходили гости, он обязательно устраивал чай, прямо в том зале, где находилась большая машина. Там было много места, потому что машина должна была стоять далеко от катушки. Освобождали лабораторный стол и ставили его посередине. На него водружали большой самовар. Петр Леонидович был большим патриотом и всячески подчеркивал, что он русский, даже в мелочах.

Такой чай бывал, только когда к самому Петру Леонидовичу кто-нибудь приходил или Резерфорд кого-то приводил, а ежедневно чай пили в Кавендишской лаборатории. Около пяти был перерыв, и все сотрудники собирались на чай, но это не было долгим действом. Пили чай, решали какие-то свои насущные проблемы, которые можно было тут решить сразу, и уходили работать дальше.

Пока Капица не был женат, он жил в Тринити-колледже, у него были две хорошие комнаты на втором этаже Nevill’s court. Но семейным людям не полагалось жить в колледже. Сначала мы сняли совсем маленький симпатичный домик в самом центре Кембриджа в Little St. Mary’s Lane, но вскоре переехали в дом на Storey’s way, где родился наш старший сын Сережа. Понемножку завели мебель. В то время Петр Леонидович еще играл на фортепьяно, и ему очень хотелось его иметь. Так что мы купили пианино, и впоследствии этот инструмент переехал с нами в Москву. Петр Леонидович любил, чтобы в доме были картины, и всегда говорил, что картины должны висеть в частных домах, а музей – это кладбище картин.

В доме на Storey’s way мы жили долго. Туда к нам приезжала Ольга Иеронимовна, мать Петра Леонидовича. Она приехала познакомиться со мной и понянчить маленького, недавно родившегося внука. Есть прелестная фотография Ольги Иеронимовны с маленьким Сережей на руках. У нее такое веселое, счастливое лицо – наконец она как-то успокоилась за Петра Леонидовича: он снова не один, у него семья, и, что немаловажно, его жена не англичанка.

Петр Леонидович был очень контактным человеком, с живым интересом к самым разнообразным проблемам науки, общества, искусства. Поэтому и круг друзей у нас был очень широк. Но я думаю, одним из самых близких Петру Леонидовичу был Поль Дирак. Замкнутый, немногословный, застенчивый, можно сказать, абсолютно противоположный Капице по характеру, Дирак был с ним как-то особенно душевно близок и трогательно внимателен. Когда Капица был вынужден остаться в СССР и не имел возможности сам никуда поехать, Дирак много раз приезжал в Россию, чтобы побыть с ним, чтобы Петру Леонидовичу не было здесь одиноко. В самый трудный период – летом 1935 года, когда я с детьми еще оставалась в Кембридже, Дирак приехал специально, чтобы вместе провести отпуск.