Я получила твое письмо несколько недель назад, но не ответила на него, потому что Резерфорд был в отъезде и ничего не сдвинулось с места. Наибольшее беспокойство вызывает сейчас тот факт, что Капица назначен нашим правительством директором Института физических проблем, предполагается, что Институт будет принадлежать Академии наук, но он, как и многое в России, пока еще не существует. Я называю это беспокойством, потому что об этом везде официально объявлено, каждый посол за границей теперь имеет убедительный ответ на вопрос, что К. делает в России. Они даже могут сказать, что это было сделано с согласия К., но ведь это согласие может быть получено разными способами. Когда он был в первый раз вызван в Москву из Ленинграда (я тогда еще была в России) и он сказал, что не хочет ехать, то получил следующий ответ: „Профессор, вы отдаете себе отчет, что это приказ Правительства, и вы не можете говорить нет, вы должны ехать“. Когда дела делаются таким образом, то нет нужды доказывать, что есть много способов заставить тебя согласиться. Так что, возможно, и его директорство было чем-то в этом роде. Другой повод для волнений дает тот факт, что посол утверждает, что К. занят важной работой, живет в прекрасных условиях, у него есть яхта и дача в Крыму. Однако я знаю только одну вещь, что за ним следят два человека, следят постоянно, куда бы он ни пошел, а жить ему приходится в гостинице. Никто не возьмется утверждать, что это нормально. Если бы К[апица] был доволен и счастлив, то, наверное, он не нуждался бы в детективах, следующих за ним по пятам, кто может быть счастлив, когда за ним следят. И если он остался по собственной воле, то почему бы ему не вернуться сюда, чтобы закончить здесь все дела, ведь если он так уж счастлив, то он непременно вернется назад. Почему не выпустить его? В утверждениях посла множество противоречий (он написал письмо в ответ на очень дружеский запрос проф. Ласки из Института экономики из Лондона). Все это крайне неприятно еще и потому, что в это самое время К. находится в глубокой депрессии и очень удручен и у него единственное желание – вернуться в свою лабораторию и заниматься своей работой, своими экспериментами, которые он готовил многие годы. И невозможность этого делает его столь несчастным, что он не может ни о чем другом думать. Он пытается в Москве встречаться с различными людьми, чтобы при личной встрече убедить их, что он честный человек, а не тот, за которого они его принимают.
Одна из причин такого идиотского положения вещей заключается в том, что наше правительство вбило себе в голову, что Британия не станет тратить столько денег на К. и оказывать ему такое уважение просто из-за того, что он первоклассный ученый. Они твердо уверены, что это происходит из-за его услуг, оказанных Военному ведомству! И это о К., который твердо убежден, что ученые не должны никогда принимать участие в каких-либо военных разработках, никогда. А они просто не принимают во внимание и не доверяют ничему, что бы он ни говорил. Верят они лишь той информации, которую получают от тех, кто настроен против К. Это действительно большая проблема – убедить их, что они совершают ошибку, не доверяя К. Было бы прекрасно, если американцы смогли бы помочь в этом. Россия в настоящий момент очень заинтересована в том, что в США думают о ней. И если д-р Флекснер что-то сможет сделать, то было бы очень хорошо.
Одну вещь надо всегда помнить, что в создавшихся условиях К. крайне несчастен, что он оторван от своей работы, которая составляет весь смысл его жизни, и что он не вернется к своей работе, пока русское правительство не начнет ему полностью доверять. Если бы только добиться, чтобы ему разрешили приехать сюда хоть на время, чтобы он смог закончить, что собирался, то и это была бы помощь. Но они не доверяют никому.
Дирак, все происходящее крайне тяжело, и я чувствую, что мы должны сделать все, что только можем, чтобы помочь К. выпутаться из создавшегося положения.