Читаем Капкан для Александра Сергеевича Пушкина полностью

Он скрестил сильные руки на могучей груди. – Что ты теперь пишешь?.. – спросил царь.

– Почти ничего, ваше величество… – отвечал Пушкин. – Цензура стала очень строга…

– Так зачем ты пишешь такое, чего не пропускает цензура?!

– Цензура не пропускает и самых невинных вещей, ваше величество… – оживился Пушкин. – Она действует крайне неосмотрительно…

Государь неодобрительно покачал головой: нет, в этом человечишке духу еще очень много! Но Николай решил добиться своего. Разговор завертелся вокруг цензуры. У Пушкина был хороший запас сведений о дурачествах цензоров, и он еще более оживился, начал делать жесты, а затем, усталый с дороги, оперся задом о какой-то столик и стал с видимым удовольствием греть зазябшие ноги у огня камина. Николай слегка нахмурился, но ничего не сказал.

– А эти стихи тебе известны? – вдруг спросил царь, протягивая ему лоскуток бумаги.

– Это мои стихи… – взглянув, отвечал Пушкин. – Я написал их пять лет тому назад…

– Но ты нападаешь тут на правительство, – заметил Николай. – Эти стихи обнаружены у какого-то молодого офицера, и несколько человек уже запутались в деле и сидят… Видишь, к чему ведет твое легкомыслие!..

– Но эти стихи направлены против революционных безумств!.. – воскликнул пораженный Пушкин. – Они посвящены Андрэ Шенье, которого террористы погубили на эшафоте. Я… я решительно ничего не понимаю, ваше величество!.. Кто же мог так истолковать вам их?..

– А ну дай-ка сюда, – сказал Николай, несколько смутившись. – Видишь ли, заниматься, да еще во время коронации, стихами мне времени нет… – говорил он, пробегая стихи глазами. – Да, в самом деле, мои молодцы переусердствовали… – бормотал он. – Да, конечно… Ну, хорошо… Я скажу там… А чего-нибудь новенького у тебя нет? – спросил он, чтобы замять поскорее скверный анекдот.

Пушкин похолодел: с ним в кармане был только «Пророк», которого он вновь записал, чтобы не забыть, в Твери, на станции.

– Кажется, ничего нет… – замялся он, вытаскивая из бокового кармана сюртука пачку бумажек и перебирая их. – Я выехал несколько поспешно, – промолвил он и еще более похолодел: «Пророка» среди его листков не было – он где-нибудь, может быть, даже здесь, во дворце, обронил его! – Нет, ничего нет… – сказал он.

Николай опять заговорил на разные общественные темы: он ощупывал бунтовщика со всех сторон. Пушкин лавировал, но в душе нарастало раздражение.

– Ну, хорошо… Что сделал бы ты, если бы четырнадцатого был в Петербурге? – поставил Николай вопрос ребром, пристально глядя в это смуглое, живое лицо.

В Пушкине вспыхнула гордость. Но был тут и некоторый расчет.

– Стал бы в ряды мятежников, государь… – вскинул он на царя глаза.

Николаю это понравилось: он принял этот дерзкий ответ за ставку на его рыцарские чувства – он действительно считал себя каким-то рыцарем и гордился этим, – и, несмотря на явную дерзость, ему захотелось оправдать этот расчет «шибздика», как он про себя звал Пушкина.

– Люблю за правду!.. – милостиво улыбнулся он. – Но я уверен, что с тех пор твой образ мыслей действительно переменился… Даешь ли ты мне слово думать и действовать иначе, если я выпущу тебя на волю?..

Пушкин повесил голову и долго молчал: дьявол-искуситель развернул перед ним все прелести мира, который молодой поэт так жарко любил. И он почувствовал, что дьявол побеждает. Он боролся из последних сил.

– Ну, что же? Я жду… – услыхал он отечески строгий голос.

Пушкин почувствовал, что он летит в пропасть. Он поднял глаза: перед ним стоял с протянутой рукой царь. Еще секунда колебания, и он – положил в могучую руку государя свою маленькую, нервную руку. Николай снисходительно, как для детей, усмехнулся. Стыд жег Пушкина, как огонь, по всему телу, но в то же время он почувствовал, что с его плеч точно тяжкий камень упал: какое-нибудь одно определенное решение лучше этих вечных колебаний!

– Ну, я очень рад… за тебя… – сказал Николай. – А теперь договоримся … Во-первых, я даю тебе позволение жить, где тебе угодно… Во-вторых, чтобы избавить тебя от цензоров… а цензоров от тебя, – засмеялся он, довольный своей остротой, – твоим цензором отныне буду я сам: все, что ты напишешь, ты будешь присылать мне чрез Бенкендорфа, а я посмотрю… Ну, и наконец, в-третьих, сколько тебе лет?

– Двадцать семь, ваше величество…

– Время жениться. Не все повесничать… – решил государь. – Для серьезного труда нужен покой семейного очага. Но я слышал, что денежные дела твои несколько запутаны. Не так ли?

– Так, ваше величество… – не мог не улыбнуться Пушкин. – Дела мои не веселы…

– Ну, вот… Служить, конечно, ты не желаешь?

– Служить бы рад, прислуживаться тошно, ваше величество… – пустил Пушкин цитату из грибоедовской комедии.

– Ну, конечно… Ты, слышал я, написал что-то там историческое из времен Годунова?

– Да, ваше величество…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее