Капкан супружеской свободы

Все невольно усмехнулись. Штатная театральная змея высунула жало и, как обычно, слегка, истинно по-женски куснула соперницу. Лидино платье действительно было очень неброским и скромным в это утро, но, на вкус Алексея, оно сидело на ней просто потрясающе именно благодаря изящной простоте покроя. Ее красота была настолько бесспорной, что могла восприниматься почти как штамп, но Лида умела вдохнуть в свои движения столько неповторимости и только ей присущего шарма, что этот штамп переставал быть таковым и приобретал черты подлинного произведения искусства.

– Я говорю то, что есть, - отрезал Демичев, больше всех прочих, включая и Соколовского, озабоченный в последнее время финансовым положением театра. - Я очень надеюсь на завтрашний вечер. И, конечно, на последующие пробы…

– Ладно, ладно, - чуть фамильярно хлопнул его по спине Леонид Ларин и принялся шумно подниматься из-за стола. - Не боись, Володь, все будет о’кей! Что мы, Ивана с Лидой не знаем?… И мы с Ленкой на подхвате, если что, - надейтесь на нас. Можем прямо сейчас на репетицию…

– Нет, - спокойно откликнулся молчавший пока Алексей. - Зал для репетиций нам предоставили только с трех часов дня. Так что сегодня придется работать за полночь. Играть «Зонтик» будем завтра вечером. Останется время и выспаться, и «прогнать» спектакль еще раз, набело. А пока до трех - гуляй, народ! Любуйтесь Венецией, катайтесь на гондолах, целуйтесь под майским солнцем… И, пожалуйста, приходите на репетицию влюбленные и счастливые, иначе у нас ничего не получится.

– Как прикажете, маэстро, - отрапортовал Иван, тоже поднимаясь и подхватывая под руку улыбающуюся Лиду. - Разрешите идти целоваться?…

Пауза повисла в столбе солнечного света, словно гигантский вопросительный знак. Но Лида свободно и просто перечеркнула ее, легко высвобождаясь из-под Ваниной руки.

– С тобой целоваться мы будем на сцене, Ванечка. - Она взглянула в его озорные глаза. - А сейчас… если ты не возражаешь, конечно… у меня несколько другие планы. Я могу рассчитывать на вашу индивидуальную консультацию, Алексей Михайлович?

И Соколовский вздохнул с облегчением, совсем забыв, что только вчера он изволил сильно сердиться на актрису Плетневу за ее излишне откровенную демонстрацию их отношений…

Глава четвертая. Триумф

– Ты с ума сошел! - Она смеялась, отрицательно качая головой и отодвигая от себя блюдо, на котором в живописном натюрморте были разложены крупные креветки, мидии, крабы и другие морские чудовища, названия которых они даже не знали. - Во-первых, мы недавно завтракали. А во-вторых, я их просто боюсь, ты же знаешь, я никогда не увлекалась этими самыми дарами моря…

Ему тоже было смешно - и потому, что она так забавно кривила губы, нарочито испуганно отказываясь от дорогущего блюда в одном из самых знаменитых ресторанов Венеции, и потому, что Лида всегда оставалась сама собой: ей и в голову не пришло кокетливо ахнуть: «Что ты! Это же так дорого!» - как непременно бы сделали девять из десяти известных ему женщин… Он настаивал, уговаривал, твердил, что ей нужны будут в эти дни все ее силы; дошел даже до того, что намекнул, будто по точным, проверенным данным морские кушанья усиливают сексуальный потенциал, а это ей сегодня непременно понадобится. «Завтра, во время спектакля, хочешь ты сказать», - сделала вид, будто не поняла его, Лида, но Соколовскому было все равно, он продолжал смеяться просто оттого, что она была рядом и - ни словом не напоминала ему о вчерашней беседе в аэропорту, точно ничего и не было сказано.

Потом она кормила голубей на площади Святого Марка; и красота ее, словно обрамленная в невыносимо прекрасную оправу венецианских мозаик, показалась ему еще более грозной и притягательной силой, чем прежде. Мимо него, устроившегося на лавочке и не отрывавшего взгляда от женщины, в которой сфокусировалось для него сейчас все волшебство мира, текли толпы туристов. Две толстые немки, оживленно жестикулируя, почти закрыли от Алексея Лидину фигуру. И, глядя на их толстые зады, обтянутые нелепыми шортами, он вдруг понял, почему эта девушка всегда казалась ему такой немыслимой редкостью. Дело не просто в том, что она была красива, а в том, что умела нести свою красоту по жизни, точно награду и наказание, словно личное знамя, свой крест и собственное отличие. В мире вообще-то всегда было не так уж и много привлекательных женщин, а в нашем веке их стало совсем мало. Хотя бы потому, что сто лет назад люди давали себе труд, заставляя себя выглядеть привлекательнее, чем они есть на самом деле; они затягивались в корсеты, надевали немыслимые кринолины, гордо ступали на высоких каблуках и истово верили, что красота требует жертв. Нынче же все принесено в жертву не красоте, а комфорту; и толстые немки, думал Алексей, - лучшее тому подтверждение. Ведь они могли бы выбрать для себя иную, куда более подходящую им одежду, но туристическое удобство заставило этих женщин не только бесстыдно напялить на себя узкие, уродливые шорты, но даже горделиво фотографироваться в них на фоне Дворца дожей…