Капля крепкого

— Да, как раз подумывал бросить.

— Когда-нибудь бросали в прошлом?

— Ну, может, пару раз.

— Но, как я понимаю, без толку?

Стеффенс сунул пачку в карман.

— Как знать, — буркнул он. — И вообще не понимаю, куда вы клоните?

— Вы страдаете избыточным весом и много курите. Да еще и пьете.

— Совсем немного.

— Гораздо больше меня. Так о чем это я? Ах да. С учетом всех этих обстоятельств вы вполне можете умереть раньше меня, и тогда беспокоиться вам совершенно не о чем. А если все же меня переживете, тогда у вас будет достаточно времени прикинуть, какие обвинения будут предъявлены вам в суде и какой светит срок.

— Бог ты мой, — пробормотал он и нахмурился. — А что, если вы снова начнете пить?

— Для нас обоих будет лучше, если не начну, — ответил я. — Так что в следующий раз, когда вам вдруг захочется прикупить бутылку-другую «Мейкерс Марк», советую выпить их самому.

— Так и знал, что этот долбаный виски плохая идея, — усмехнулся он. — Просто увлекся ее красотой и элегантностью. Ну, сами понимаете. Вы входите в комнату, видите стакан, потом бутылку. Я решил, это вызовет определенные последствия.

— Тут вы оказались правы.

— Какое впечатление все это произвело? Вы испытали искушение?

— Вы когда-нибудь боялись высоты?

— Высоты? Но это-то тут при чем?

— Да нет, это я так. Просто любопытно.

— Против самолетов ничего не имею. Сидишь в замкнутом пространстве, тебя везут, беспокоиться не о чем. Но если подойти к краю обрыва или забраться на скалу…

— Тогда все по-другому?

— Совсем иначе.

— Я такой же. И знаете, в чем тогда состоит страх? Что вдруг захочется прыгнуть вниз. Я, конечно, не прыгаю, но боюсь, вдруг появится такое искушение.

Он выслушал все это очень внимательно и кивнул.

— Я совсем не хотел пить. Но стакан с виски стоял передо мной, и я испугался, вдруг захочу. Что меня вдруг охватит неудержимое желание, и я не смогу ему противиться.

— Но оно не возникло.

— Нет.

— Я уже говорил, как только вышел оттуда, сразу понял — идея не из блестящих. Но с другой стороны, сейчас мы оба здесь, правильно? И оба выжили. Знаете, у мексиканцев есть на этот счет одно слово.

— Это вы о чем?

— О нашей ситуации. Правда, не знаю, как перевести на английский. Гребаные мексиканцы называют это un standoff.[58]

Он вытащил пачку из кармана, вытряхнул одну сигарету, вставил в рот.

— Да с какой стати я буду бросать? Черта с два! — пробормотал он. — На кой хрен мне все это?

Позже я рассказал все это Джиму. Тот выслушал, подумал немного.

— Тогда, получается, все кончено, — произнес он.

— Похоже, да.

— Тебе ведь не стоит и дальше бояться этого парня, верно? У него не осталось больше причин убивать тебя?

— И все причины не убивать.

— Так что пока все нормально.

— Будем надеяться, — кивнул я. — Однако не стоит забывать: сукин сын прикончил пять своих сограждан, и это сошло ему с рук.

— В конечном счете никому не сходит.

— Не думаю, что его будет мучить совесть. Не думаю, что она вообще у него есть. Но карма… она существует.

— Да, так говорят. — Джим потянулся к чайнику, подлил в обе наши чашки. — Жасминовый, — улыбнулся он. — Первый глоток приятно удивляет, а на третьей чашке вдруг понимаешь: уж лучше бы они принесли тебе обычный зеленый чай. Знаешь, Мэтт, то, что этот парень будет теперь держаться на расстоянии, меня утешит. Да и ты, должно быть, доволен, как обернулось дело.

— Доволен, — пробормотал я. — Уж лучше бы он сгинул раз и навсегда. Или пошел на какое-то дело, и его прикончили бы на месте. Но в целом да, доволен. И это напомнило мне кое о чем.

— О чем же?

— Да я тут все думал, — ответил я, — и решил, что Будда — это все муть собачья. Наша неудовлетворенность — вот что отличает нас от стада, пасущегося на поле.

— И когда же осенило тебя это открытие?

— Когда брился.

— Наверное, порезался и…

— Ничего подобного. Не порезался. Потому как у новой моей бритвы двойное лезвие, всегда бреет гладко и чисто. Работают слаженно: одно лезвие придерживает волосок, другое срезает его начисто.

— Ты прямо как в рекламе говоришь.

— И еще должен заметить, эта бритва куда лучше моей последней и уж тем более предпоследней. А потом я вдруг вспомнил, как брился мой отец, а я смотрел. У него была безопасная бритва, по нынешним понятиям — прибор довольно примитивный. Но его отец, должно быть, пользовался самой простой бритвой. Почему, как думаешь, бритвы каждую пару лет усовершенствуются, а? И машины тоже, и прочие устройства, помельче, предназначенные для удобства в жизни?

— Уверен, ты знаешь ответ на этот вопрос.

— Неудовлетворенность, — философски изрек я. — Время от времени кто-то бросает бритву на середине бритья и говорит: «Должен быть способ и получше». Ищет его и находит.

— Так что неудовлетворенность можно считать матерью изобретений. А я-то думал, что это необходимость.

Я покачал головой:

— Никто не испытывает необходимости в бритве с двойным лезвием. Никому нет нужды мчаться в машине со скоростью шестьдесят миль в час. Или взлетать в воздух в самолете.