Лежу с женой вдвоём в квартире,Дастол, дастул, далампа,Да книги на полу.И нет уж никого. Лицо жены. Открытый рот.Глаза закрытые глядят.Но где же то живое, робкое? Где милое?Людмила где? Людмила!Я кричу во сне и так. Но нет жены.Рука, нога, дарот.Ещё беременный живот,Да крик зловещий в животе,Да сын иль дочь, что не родятся.И не поднять мне рук и ног,Не унести. Она лежит и я лежу.Она не спит няне сплю.И друг на друга мы глядимИ ждём.Я жду, когда пойдёт трамвай,Придёт весна, придёт трава,Нас унесут и похоронят.И буду лживый и живойВ могиле с мёртвою женойВдвоём, втроём и на полу не будет книг.Не будет лампы. Но буду думать я —Где ты? И что такое тут лежит?Чья рука? Чья нога? Моя? Твоя?И буду лживый и живойВ могиле с милою женой.Вдвоём мы будем как сейчас.В квартире тускло. Я сижу.Гляжу на мёртвую жену.Нога в могиле. А рукоюОна не трогает меня. Рука в раюИ взгляд угас. И рот уже отъели крысы.Но вот нешумною рекоюПотекли. И снится лето. Я с женоюВдвоём, втроём течёмБежим, струимся. Но входит дворник.Нас несут в подвал. И я кричу:– Живой! Живой!Но мне не верят. А жены уж нет.Давно растаял рот. СкелетИ я вдвоём, втроём течём, несёмся.И нет квартиры.Лишь лампа гаснет, то горит,Да дворник спит не умолкая.<Июль> 194220. «Завяли глаза у девчонок и руки намокли…»
Завяли глаза у девчонок и руки намокли,И ноги завязли, завяли глаза.И груди не тронет рука. Руки умолкли.И солью стала вода, крапивой слеза.И рот уже не поёт молодой и открытый.И реки умрут, но не так, а уснут в берегах.Ребёнок заплачет в мёртвых рукахИ друг рассмеётся забытый, зарытый,Успев стать отцом, но мужем не став.И друг рассмеётся зарытый, не знаяГде ноги твои, что ласкал, не устав,Где руки твои, свои руки ломая.Завяли глаза и руки засохли давно.<Июль> 194221. «И Гоголь уже не течёт, не стремится рекою…»