Каприз мечты (Обещанный рассвет)

– Потому что вы были одиноки и нуждались в помощи, а мне показалось, ни один человек не захочет помочь вам. И вы могли быть, по крайней мере, хоть немного благодарны за то, что мы согласились вас принять. Неужели вы ни разу не подумали, что произошло бы с вами, если бы мы не решились помочь вам?

Мэгги хотелось крикнуть, что она не нуждается в его милосердии, но Такер был прав. Она понимала, какова была бы их участь, если бы не помощь миссис Брениген. К этому времени Мэгги стала бы женой старого Сайруса Джонсона, и тот бы поделил с дядей Сетом деньги, положенные отцом в банк для нее…

Такер прав. Она должна быть благодарна и была благодарна Морин. Несомненно, ни один человек, кроме нее, не подумал бы позаботиться о сестрах, даже с благословения мистера Фостера. Мэгги получила то, о чем просила. Так какое же право она имеет злиться на Такера? Мэгги молча отвернулась от него, глядя на мирный лагерь.

– Простите, мистер Брениген. Я не имела права говорить вам подобные вещи. Просто… просто я немного боюсь того, что нас ждет впереди.

После долгой паузы Такер кивнул.

– Можно понять. Пенсильвания так далеко от Орегона… – И, немного помолчав, добавил:

– И Джорджия тоже.

Расслышав тоскливые нотки в голосе Такера, Мэгги не смогла удержаться, чтобы не посмотреть на него. Ей неожиданно захотелось узнать больше об этом человеке.

– Почему вы отправляетесь на Запад, мистер Брениген?

Последовала еще одна напряженная пауза.

– Мой отец умер.

В темных глазах застыла боль, та самая боль, так хорошо знакомая Мэгги. Не размышляя, она подняла руку, осторожно коснулась его плеча и прошептала:

– Мне очень жаль.

Взгляд Такера заставил девушку почувствовать себя неловко, молодой человек каким-то образом почувствовал, что она в самом деле понимает глубину его потери, как это может понять лишь ребенок, потерявший родителей. Мэгги испугалась. Она не может позволить себе жалеть его. Не может позволить себе привязаться слишком сильно к кому-нибудь из членов этой семьи.

– Пойду узнаю, не нужно ли чего-нибудь Рейчел, – тихо сказала она и, схватив туфли с чулками, начала поспешно спускаться с холма.

Морин натянула платье и застегнула корсаж, прежде чем устроиться на камне и начать расчесывать влажные волосы. Как славно вымыться наконец с головы до ног, хотя бы и в неглубоком ручье с ледяной водой, а не в ванне, над которой клубится пар.

Расческа выскользнула из рук, и, прежде чем поднять ее, Морин взглянула на свои ладони. Мозоли и волдыри. Трудно вспомнить то время, когда руки были снежно-белыми и мягкими, как бархат. Давным-давно, когда Фаррел ухаживал за ней, он часто говорил, целуя эти бедные ладони, что они медово-сладкие на вкус.

«Не много осталось от той девушки, в которую влюбился Фаррел Брениген», – подумала она.

Ну что ж, нет смысла вздыхать о прошлом. Завтра она снова возьмет в руки поводья, сжимая зубы от боли в плечах, и поведет упряжку мулов следующие пятнадцать – двадцать миль, а мозоли на руках станут еще толще, и кожа постепенно потемнеет под жарким солнцем…

– Фаррел не узнал бы меня, – прошептала она.

Неожиданно из глаз брызнули слезы. Морин закрыла лицо руками и тихо зарыдала, оплакивая Фаррела, мужчину, которого любила двадцать пять лет, отца ее семерых детей, из которых один родился мертвым, а другого убили на войне. Ей было так одиноко без него. И терзали угрызения совести за гнев, который все еще был в душе. Да, она сердилась на него – за то, что оставил ее, разорвал ту особую нить, которая соединяла их все эти годы. Почему гордость значила для него больше, чем жена?

Морин решительно вытерла слезы и, подняв расческу, резкими рывками начала распутывать копну темно-рыжих волос, но думала она по-прежнему о Фарреле.

Слишком ясно, словно это было вчера, вспомнила она день, когда отец и сын вернулись с Севера, униженные и отчаявшиеся. Они испробовали все, но нигде не смогли получить денег за хлопок, так давно доставленный по назначению. И все же они отчаянно надеялись, что в книгах компании сохранятся записи о невыплаченном долге. Но кто захочет платить побежденным мятежникам?

За ужином Фаррел встал и объявил, что плантация потеряна навсегда. Пережив войну и смерть Грейди, семья Бренигенов после стольких голодных дней и ночей, полунищенского существования, попыток вновь вернуть «Туин Уиллоуз» прежний блеск поняла, что хищники-янки, налоговые инспекторы и мародеры вновь одержали победу.

Но Морин легче было простить врагов-янки, чем Фаррела, за то, что умер и оставил ее бороться и страдать в одиночестве.

Этот день… этот темный, темный день…

– Гм-м-м.

Морин испуганно обернулась.

– Извините, миссис Брениген.

– Мистер Фостер!

Морин невольно схватилась за верхнюю пуговицу корсажа. Она думала, что ушла далеко от остальных фургонов. Неужели он видел, как она купалась?

Вожатый каравана снова откашлялся:

– Не хотел тревожить вас. Просто проходил мимо, решил погулять, немного освежиться.

– Но вы не потревожили меня.

Морин поспешно свернула невысохшие волосы узлом на затылке и скрепила шпильками.

– Если не возражаете, я прогуляюсь с вами.

– Большая честь для меня.