— Держи, — Хан протянул полупустую посудину. — Тебе нужнее.
— Нет. Знаешь что? Я пожалуй вообще не буду, — Клим легонько оттолкнул кувшин, поднялся и направился к выходу из лагеря. — Лучше прогуляюсь.
Хан не стал уговаривать, пожал плечами, хорошенько приложился к горлышку, опёрся о бревно и принялся смотреть в огонь. По бородатому лицу невозможно разобрать, что чувствует псион. То ли ему жаль новоприобретённого друга, то ли плевать на смерь очередной пустышки, а сам он никогда не признается, не то воспитание.
Вечерело. Клим медленно брёл сквозь остров. Ноги сами выбирали дорогу, скоро вокруг замелькали кусты, потом деревья и, в какой-то момент, неожиданно дорогу перекрыла узкая полоска песка и мерно плескающаяся вода океана. Берег. На маленьком острове особо не разгуляешься.
В голове пусто. Собственная двойная смерть, а последний раз ещё и с мучениями, неплохо вычищает мысли из черепной коробки. Особенно отупляло осознание того, что скоро наступит третий раз, последний. Окончательный.
«Расслоение личностной пси-матрицы от энергетического переизбытка» — говорил Хан. А ещё добавил, что это намного больнее чем от копья. Хотя, псайкер мог снова соврать, для очередного психологического эффекта. Впрочем, это не важно.
Какая вообще разница кто что говорил и делал, если ты до недавнего времени был свято убеждён в своём бессмертии, а теперь оказалось, что это далеко не так. Да, шансов выжить было мало когда Клим ещё только летел сюда, но теперь они окончательно устремились к нулю. Это обескураживало, лишало любых надежд и, одновременно, почему-то успокаивало. Терять-то уже особо нечего. Пару раз он уже умирал — ничего страшного в этом нет — это просто тихая тьма после резкой боли.
Где-то справа за изгибом берега солнце окончательно утонуло в океанских водах и небо потемнело. На песчаный берег накатывали обычные тихие волны. Вокруг прямоугольного острова вообще никогда не бушевали штормы, словно погода старалась прошмыгнуть тут потише и не потревожить сумасшедших псионов, которые иногда попадали в заключение.
Ноги как-то сами развернулись и снова наугад потопали в чащу. Клим шёл медленно, пинал камни, обламывал ветки лезущие в лицо, срывал травинки. В какой-то момент оказался на обширной поляне без травы. Только опавшая листва, в которой ноги утопали по щиколотку, укрывала землю сплошным ковром.
Место было очень тихим. Почти таким же тихим как та смертельная тьма, что наступает после боли. Сюда не долетал даже вечный шум океана окружающего остров. А ещё тут было темно, отчего звёзды смотрелись особенно большими и яркими. Деревья обступившие поляну открывали только клочок неба и создавалось впечатление, что заглядываешь в колодец, а там на самом дне пляшут огоньки.
Пилот развалился посреди поляны и закинул руки за голову. Прелая листва оказалась даже мягче силовых матрасов, что использовались в дорогих отелях на Альфа-Шесть. Клим расслабился и успокоился окончательно. Он всю жизнь суетился и куда-то бежал. Изучал базы, зарабатывал деньги, добивался нужных знакомств. Его время было расписано по часам на много лет вперёд. И теперь, посреди ночной тишины искусственного острова все те планы, желания и тревоги казались далёкими, глупыми и совершенно бессмысленными. Может Хан и прав, что этот грёбанный рай как-то воздействует на сознание разумных. Не зря же Прадеды отправляют сумасшедших именно сюда.
Ночное небо казалось просто неприлично близким, будто пилот сейчас в своём корабле и достаточно только намёка на желание, чтобы помчаться вдаль обгоняя фотоны испускаемые звёздами.
«Пожалуй так и стоит умереть» — подумал пилот. — «В корабле. На полной скорости. Можно даже наведаться в Семейную Зону и набедокурить немного где-нибудь где обитают Высшие. Позлить Прадедов — сделать гавнюку Хану приятное напоследок. Он, конечно, редкая сволочь, но столько со мной провозился, а оплаты теперь не дождётся. Заодно КСы посмотрю, интересно же, что это за штуковины»
Зоны мозга ответственные за навыки управления кораблями инстинктивно «напряглись» и звёзды сдвинулись в сторону, словно Клим разворачивал крейсер. Появилось лёгкое чувство полёта, но странное, не такое как в капсуле.
А крейсер всё разворачивался, начал нарезать замысловатые фигуры высшего пилотажа и окружающие звёзды стали складываться в созвездия. Сначала в маленькие и простые, но постепенно рисунок всё усложнялся и наконец превратился в паучью сеть. Она была как бы продавлена, прогнулась под непомерной тяжестью чего-то неясного, но стоило обратить на это внимание и понять несуразность, как паутина, словно раздутый парашют выгнулась вверх сбрасывая невидимый груз.
Что-то в мозгу пилота щёлкнуло и он понял, что вовсе не летит в свободном космосе, а лежит на поляне, пялиться в небо и руки, заложенные за голову, чертовки занемели. Совсем рядом раздался хруст веток и на поляну, словно белый медведь сквозь валежник, вломился Хан.