Каракалла. Иисус Навин

Она тотчас узнал в нем мага Серапиона и шепнула об этом отпущеннику; но тот, даже не оглянувшись, быстро повлек ее дальше и перевел дух только тогда, когда они очутились в тихом, безлюдном переулке.

Маг заметил Мелиссу еще тогда, когда она пошла к колеснице римлянина, и разговор, который он вел со своим товарищем, сирийцем средних лет, касался ее.

Насколько фигура Серапиона была благородна и внушительна, настолько невзрачною казалась фигура его собеседника. Только выражение хитрости в резких чертах сирийца отличало его от других, ему подобных; но великий маг, по–видимому, считал его достойным внимания, потому что охотно отвечал на вопросы и возражения его.

С самоуверенным жестом, свойственным его соплеменникам в тех случаях, когда они настаивают на своем, сириец махнул рукой вверх и сказал:

– К чему послужило бы мне десятилетнее пребывание в Риме, если бы я не знал Серена Саммоника? Это величайший библиоман в империи. При этом он считает себя вторым эскулапом и даже написал одну медицинскую книгу в стихах, которую беспрестанно читал и перечитывал Гета, умерщвленный брат императора, между тем как здешние врачи объявили ее ничего не стоящим изделием. Он страшно богат, и его колесницей пользуется также и великий Гален, которого император вызвал сюда. Только чего хочет от него девушка?

– Гм… – промычал маг и полным достоинства жестом задумчиво погладил свою бороду. – Эта девушка хорошей нравственности и только что–нибудь важное, настоятельное могло заставить ее обратиться к римлянину.

– Твой Кастор сумеет разузнать и это, – отвечал сириец Анниан. – Этот, имеющий знакомства всюду малый проберется сквозь замочные скважины и уже завтра будет добрым другом окружающих римлянина людей, если это тебе нужно.

– Мы увидим, – отвечал маг. – Но, может быть, сегодня вечером ее брат выдаст нам, что там происходит.

– Философ? – спросил Анниан с протестующим жестом. – Ты, Серапион, великий мудрец, как тебя называют люди, но многое шьешь ты иголками, которые для меня слишком тонки. Почему теперь, когда император находится здесь и когда для подобных тебе золото и почет лежат на улице, ты тратишь драгоценные часы на этого мудрилу из музея, это пусть поймет кто–нибудь другой, только не я.

На губах мага мелькнула надменная улыбка превосходства. Он отошел в глубину пустой комнаты, Анниан последовал за ним, и Серапион начал:

– Ты знаешь, как много людей, называющих себя магами, проберется к цезарю, а слава Сосибия, Анании и Каимиса только немного уступает моей. Каждый отправляет свое ремесло по–своему, хотя бы он назывался пифагорейцем или как–нибудь иначе. Никто не может причислять себя к какой–нибудь признанной школе, а цеховые ученые тщеславятся своим презрением к чародеям. Между тем Каракалла в юности прошел через школу философов. Он гнушается Аристотелем и возится с Платоном и пифагорейцами. Что Филострат, по его поручению, пишет биографию Аполлония Тианского, об этом я знаю от тебя самого, и хотя Каракалла морщит нос при упоминании о буквоедах и празднословах музея, но у него в крови ожидать от привилегированных ученых чего–нибудь особенного. Его мать снова дала им доступ ко двору, а он, ожидающий всего от тайных искусств, еще не встречал ни одного мага, который бы принадлежал к числу этих ученых.

Сириец захлопал в ладоши и вскричал:

– И ты намерен сделать Филиппа щитом для твоей вылазки и заставить его рассказать императору о чудотворце, который идет рука об руку с ученостью музея? Восхитительно умная мысль! Но сын резчика не похож на простофилю. Притом он скептик и не верит ни во что. Если ты поймаешь его, то я серьезно и безусловно уверую в твою чудодейственную силу.

– Есть нечто более трудное, чем овладеть этим человеком.

– Ты хочешь, – спросил сириец, и его глаза со смущением опустились в землю, – посредством взглядов и наложения рук уничтожить его волю, как это ты сделал со мною и Трифисом два года тому назад?

– Это завязало уже первый узел союза между нами, – отвечал Серапион. – Теперь мне нужно еще только твое ораторское искусство. Главное мне доставит сам Филипп.

– Что же это такое?