Каратель (ЛП)

Присутствовало сильное, почти непреодолимое ощущение того, что я разваливаюсь на части, что если я не буду держать себя физически, то серьёзно просто развалюсь на маленькие кусочки. От меня останутся только осколки, слишком маленькие и рваные, чтобы склеить их обратно.

Я не могла сказать, какая сила подняла меня на ноги, заставляя молча продвигаться по дому, а затем, как ни странно, в гараж и вниз по лестнице, босыми стопами по цементному полу, из-за чего по моим ногам поднимались мурашки, и соски затвердели.

— Ты в порядке? — до меня донёсся голос Лукаса, который сидел у дальней стены, бодрствуя. Его глубоко посаженные глаза с тяжёлыми веками казались ещё более глубокими от усталости.

Он должен был быть врагом.

Я понятия не имела, почему с моего языка сорвались следующие слова, но это произошло.

— Насильник Папуа-Новой Гвинеи? — хрипло произнесла я, глаза снова защипало от свежего потока слёз, и я поняла, что это слышно по моему голосу.

Он смотрел на меня долгую секунду, не показывая совсем никакой реакции на то, как ужасно я, должно быть, выглядела в этот момент. Что было для меня странно. Обычно была хоть какая-то реакция — дискомфорт, странный страх, беспомощность, хоть что-то. Но не в Лукасе. Он был как всегда просто пуст.

— Это максимум, до чего ты дошла?

— До того, как мой ужин решил вернуться обратно, да, — призналась я, когда он медленно поднялся со своего места и подошёл, чтобы взяться за решётку всего в метре от меня. Он мог бы мгновенно протянуть руки, схватить меня и ударить о прутья решётки.

Но не стал.

— Во время той поездки я была с ним, — призналась я, не уверенная, почему говорю это. Может, мне просто нужно было выговориться, и он был единственным, кто поймёт. — Он предупредил меня, насколько привычны нападения на женщин, и дал мне с собой сумку с ядом. Знаешь, пока он шёл и сам нападал на женщин.

— Зачем это? — странно спросил он, но затем его рука просунулась между прутьев, палец осторожно вытер слёзы с одной моей щеки.

— Потому что мой отец отвратительный насильник.

— Ну, ты одновременно права и ошибаешься, — сказал он, заставляя меня нахмуриться.

— Что значит, я ошибаюсь? В первую очередь, это ты сказал мне, что он насильник.

— Это правда. Он такой. И к сожалению, всё хуже, чем ты осознаёшь.

Уф.

Это было больно.

Я не думала, что в груди может быть больнее, чем было полчаса назад, но, очевидно, я ошибалась. Всегда бывает больше боли, новой боли, более глубокой. Всегда.

— Тогда в чём я ошибаюсь?

— Ты когда-нибудь смотрела на своего отца, куколка?

— Я смотрела на него каждый день своей жизни, — сказала я, прищурившись.

— А в зеркало когда-нибудь смотрела?

— Что ты пытаешься сказать? — спросила я, чувствуя, как всё внутри сжимается.

— Я не убеждён, что этот придурок был твоим отцом.

Ладно. Мы были не особо похожи. Это определённо была правда. Черты моего лица были более аккуратными, глаза были очень тёмными, практически чёрными. У моего отца лицо было широким, практически грубым. Он был высоким, широкоплечим, с широкой грудью. И его глаза были цвета лесного ореха.

Но, как говорится, для танго нужны двое.

Я всегда считала, что просто похожа на свою мать.

— Сразу я этого не заметил, но чем дольше смотрю на тебя, тем меньше мне кажется, что у вас общая ДНК. В смысле, у тебя совершенно другой оттенок кожи. У него кожа была оливковых тонов. Ты теплее.

— В какой-то период у меня была мать, — рассуждала я.

— Светло-карие глаза против практически чёрных. Ты высокая и стройная, но бёдра у тебя крупные. У него была крупная грудь и живот. Его волосы были как минимум на пять оттенков светлее.

— Это всё косвенно.

— И у него была огромная ямочка на подбородке. У тебя нет ни намёка на неё.

— Единственным доказательством чего-либо было бы, если бы у моей матери тоже была эта ямочка, а у меня нет. Опять же, я ничего о ней не знаю.

— Это о многом говорит, — сказал он, качая головой. — Мне нравится, когда всё сходится, а здесь что-то не так.

— Значит, я должна просто… принести тебе ноутбук и позволить ещё больше покопаться в моей жизни?

В моём тоне была горечь, в причинах возникновения которой я не была уверена. Зачем злиться? Это была не его вина. Гонца не убивают, и всё в таком духе. Но стоит сказать, что я не могла разобраться с источником своей злости, обиды и боли. Он умер. Не будет никакой законченности.

А ещё, за один поисковой запрос в интернете весь план идеальной мести просто… исчез.

Я больше не имела права удерживать Люка.

Он ничего мне не сделал.

Он пытался сделать то, что я на самом деле считала достойным одобрения.

В процессе этого он освободил меня.

Конечно, было больно. Боль могла остаться навсегда. Но иногда за правду приходится платить.

И, если честно, я должна была его освободить.

Больше ничего не сказав, я развернулась, поднялась по лестнице и выше, в свою спальню, где взяла ключ, а затем спустилась обратно.

— Где ноутбук? — спросил он, нахмурив брови.

Я подошла к двери, вставила ключ и провернула, после чего услышала щелчок и стон несмазанных петель.