«Карьера» Русанова. Суть дела

— Это я, Наташенька, фигурально. Ведь можно колоть дрова, перетаскивая кирпичи от сарая до калитки, хотя кирпичи мне тоже не нужны… Но зато я плаваю!

— Сергей Алексеевич рассказывал.

— Что он мог рассказывать? Разве он видел, как я переплываю Амур в нижнем течении? Или, например… Знаете, как меня однажды оконфузили? Поместили в газете снимок, на котором я был запечатлен в момент зимнего заплыва. Приятно, конечно, но комментарий меня возмутил. «Несмотря на свои семьдесят четыре года!» — черным по белому. На весь город! А мне едва исполнилось семьдесят три. Я пошел к редактору и потребовал опровержения. Молодой человек начал смеяться. Ему было плевать, что подумает обо мне Ксения Борисовна. Она вправе была подумать, что я мелкий, суетный человек, скрывающий свой возраст. Вы, наверное, хотите спросить, кто такая Ксения Борисовна? Моя соседка. И поверьте, что даже в преклонном возрасте мужчина не должен выглядеть дряхлым в глазах женщины… Впрочем, я заболтался. Идемте пить чай, я вас совсем заморозил…

Наташа пила чай, с удовольствием слушала Пряхина и поглядывала на часы — время шло к одиннадцати.

— Возможно, он задержался на работе, — перехватив ее взгляд, сказал Пряхин. — Обычно он звонит, но могут быть всякие обстоятельства. Срочный заказ. Или просто горит план, у нас, знаете, план имеет обыкновение время от времени гореть.

— Но ведь не в начале квартала?

— Справедливо. Вы, я вижу, хорошо осведомлены о наших заводских делах. Хотя бывает, что и в начале. Например, не далее, как сегодня утром…

Можно, оказывается, внимательно слушать собеседника и ровным счетом ничего не слышать. Вспоминать о том, как третьего дня они с Черепановым были на Снежной долине, где местные любители спорта построили желоб для бобслея. Похожий на яйцо снаряд с огромной скоростью метался на крутых виражах, стукался о ледяные стены; мужчины демонстрировали хладнокровие, женщины, напротив, отчаянно визжали, доказывая свою принадлежность к прекрасному полу.

Наташа до смерти боялась высоты. Она взобралась на макушку горы с падающим сердцем, уселась в сани, закрыла глаза, стала считать пульс — сработал профессиональный навык — и даже не заметила, как они оказались внизу.

«Вы неправильно себя ведете, — улыбнулся Черепанов. — Вы должны были вцепиться в меня и громко бояться — это украшает женщину».

«Я современная женщина, — напомнила Наташа. — Я вас предупреждала».

Черепанов стряхнул с нее налипший снег, поправил выбившиеся из-под шапки волосы, постоял немного, словно соображая, что еще нужно сделать, потом наклонился и поцеловал ее в щеку.

«Это знак внимания?» — спросила Наташа.

Черепанов промолчал, и они снова стали карабкаться в гору…

— Хотите послушать Петра Лещенко? — предложил Пряхин. — На современном проигрывателе, правда, он звучит плохо, но у Ксении Борисовны есть патефон, это совсем другое дело. Иногда мы часами заводим старые пластинки. Вы скажете — ностальгия? Ничуть. Люди должны хранить не только прошлое человечества, этим пусть занимаются музеи, но и свое крошечное, милое сердцу прошлое. Я люблю патефон, ручную кофейную мельницу, я храню чай в большой железной банке с драконами, которую мой дед купил в Москве на Мясницкой, ныне Кирова, где стоит эдакая китайская пагода. Вы бывали в Москве? Хотя кто же в наше время не бывал в Москве…

На этот раз он сам посмотрел на часы.

— Первый час… Я начинаю тревожиться… Хотите еще чаю?

— Мне, наверное, пора, — неуверенно сказала Наташа.

— Как это пора? А Сережа? Мы непременно должны его дождаться… Вы же не заснете!

«Не засну, — подумала она. — Конечно, не засну. Неужели это так заметно?»

— Но Сергей Алексеевич может вообще… Я имею в виду, где-нибудь задержится у товарища, уже ночь, поздно… — она говорила что-то бессвязное, надеясь, что ее не отпустят, потому что уехать сейчас и не узнать, что с ним, зачем он звонил ей, было совершенно невозможно.

— Он никогда не задерживается, не предупредив меня, — сказал Пряхин. — Я удивлен. Подождем еще немного, потом… Я даже не знаю… Ведь вам завтра с утра на работу.

— Я привыкла не спать сутками. — Она посмотрела на Пряхина: он был взволнован, даже испуган. — Ничего страшного, Павел Петрович, он же взрослый человек. Приедет, смеяться над нами будет.

За окном зафырчала машина. Послышались голоса. Пряхин поспешил в прихожую, открыл дверь. На пороге стоял рослый мужчина, поддерживая прислонившегося к косяку Черепанова.

— Вы только не беспокойтесь, — быстро заговорил он. — Не беспокойтесь… Все в порядке. Товарищ немного ушибся, произошел несчастный случай, помощь оказана. Давайте его уложим.

— Да не пугай ты народ, — хрипло сказал Черепанов. — Уложим… Доберусь, не рассыплюсь.

Он отлепился от косяка, сделал шаг и едва не упал; рослый санитар и Пряхин подхватили его, довели до кушетки.

— «Скорая»? — деловито спросила Наташа. — Или больница?