Карфаген должен быть разрушен

– Да разве это война! – сказал Меммий. – Пуны теперь слабы и трусливы, как овцы. И, говорят, стали еще богаче. Если бы в Испанию или куда еще отправляться, я бы подумал. Только круглый осел от такого счастья может отказаться!

Скрепя сердце, Огульния открыла деревянный сундук, бывший вместе с парой мулов ее приданым, и, порывшись, достала несколько денариев, отложенных для уплаты долга. Теперь они пойдут на покупку оружия. Впрочем, кожаный шлем и круглый щит Квинт уже приобрел у Постумия, который также собирался в поход, но был достаточно богат, чтобы купить себе новый шлем и панцирь.

Квинт раскрыл шлем и, прищурив глаз, заглянул внутрь, проверяя, много ли туда войдет золота. Затем он натянул его на голову. Семилетняя Меммия, качавшая привешенную к потолку люльку с близнецами, смотрела на приготовления отца с неподдельным восторгом. Квинт подошел к девочке и погладил ее по голове.

– Помогай матери! Вернусь и куплю тебе настоящую греческую куклу. А где Авл? Авл!

Авл, мальчуган со светлыми волосами и облупившимся носом, сидел у хижины под платаном и плел сеть. Он встал и поспешил на зов отца.

– Слушай, Авл! – проговорил Квинт строго. – Теперь ты здесь старший. Теперь придется забыть об игре в мяч и о других забавах. Ты понял?

Авл кивнул головой.

– Пойди умойся, – продолжал отец. – Пора молиться ларам!

Прошло немного времени, и вся семья стояла на коленях перед божницей ларов.

Квинт произносил нараспев слова древней молитвы:

– Нам, лары, помогите, даруйте урожай на поле, здоровье в доме. Да не переступит его порог беда-злосчастье!

– Лары путевые! – шептала Огульния. – Помогите и сохраните!

Квинт бросил перед божницей горсть хлебных крошек и плеснул вина.

После жертвоприношения Квинт поцеловал Огульнию и старших детей и качнул люльку с близнецами. Низко поклонившись, он вышел из дому. Жена и дети смотрели ему вслед, пока он не скрылся за купой ив.

В Карфагене

Великий город напоминал в эти дни встревоженный муравейник. Никто не занимался обычными делами. Закрылись лавки и мастерские. Прекратилась работа в доках. Чужеземные корабли ушли неразгруженными. Томимые неизвестностью, люди высыпали на улицы. Собираясь кучками, они делились тревожными новостями. Огромная толпа, заполнив все пространство между полукругом внутренней гавани и зданием городского совета, терпеливо ожидала решения.

Послы привезли из Рима страшную весть. Ромеи объявили Карфагену войну, и два войска во главе с консулами вышли из города, чтобы погрузиться на корабли. К войне Карфаген не был готов. Не было флота, который мог бы воспрепятствовать высадке ромеев на берег. Не было и армии, которая могла бы сбросить недругов в море. Войско, которое было собрано для защиты от нападения Масиниссы, распущено, а его командир Гасдрубал – приговорен к смерти и скрывался неведомо где. Меры эти были приняты, чтобы у ромеев не было повода для объявления войны. Но они не помогли. Тогда были избраны послы с неограниченными полномочиями, которым было представлено право принимать решения на месте, сообразуясь с обстановкой. Допущенные в сенат, они объявили, что Карфаген отдает себя Риму на его усмотрение, и готов выполнить любое его требование.

Эта капитуляция как будто была принята благосклонно. Послам объявили, что сенат предоставляет карфагенянам свободу и самоуправление. Они восприняли этот вердикт с радостью, решив, что меч, занесенный над головой, отведен. Но тут же претор объявил, что карфагеняне получат указанные милости лишь в том случае, если в течение тридцати дней доставят в сицилийский порт Лилибей триста заложников, сыновей сенаторов и именитых людей, а также выполнят требования консулов.

Послы поспешили в Карфаген с этой новостью, обогнав по пути римские суда с двумя консульскими армиями. Карфагенский совет одобрил решение послов, но ответ претора вызвал тревогу. Ведь ничего не говорилось о городе Карфагене, а лишь о государственном и частном имуществе. И мало ли какие еще требования смогут выставить консулы. И все же по жребию был составлен список заложников. Таково было решение совета, принятое после долгих колебаний и споров. Перед лицом войны победила покорность.

Следующим утром на набережной торговой гавани слышались исступленные вопли. Матери метались по берегу. Они хватали за руки матросов, протягивали кульки со сладостями, упрашивали пустить на корабль. Они раздирали ярко накрашенными ногтями щеки, рвали на себе богатую одежду. Окружив кормчего, которому было поручено доставить детей в Лилибей, они кричали ему:

– Пожиратель детей! Отдай моего мальчика!

Кормчий закрывал уши ладонями.

– Да замолчите же вы! – старался он перекричать женщин. – Детей отдали ваши мужья. Что вы хотите от меня?

С помощью матросов ему удалось вырваться из рук обезумевших женщин.

На борту корабля, медленно отчаливавшего от мола, кормчий сказал своему помощнику:

– Жаль, что у меня нет черных парусов.

– Черных парусов? – удивился помощник.