Агрессивность и территориальная алчность Рима уже проявились в процессе завоевания Италии[222]
. По мере территориальной экспансии римляне начинали все острее ощущать угрожающую близость могущественных соседей. Вполне реальными могли быть опасения по поводу возможной интервенции Карфагена в Южной Италии, дополняемые к тому же недавними неприятностями, доставленными сражениями с Пирром{626}.Карфагеняне же, вероятно, думали не столько о вторжении в Южную Италию, сколько о защите своих земель на Сицилии. Первоначально их появление на острове было вызвано желанием контролировать доходные тирренские и ионические торговые пути. После полутора веков пребывания на острове у карфагенян выработалось стереотипное представление о том, что пуническая Сицилия — это их земля, а Лилибей, Панорм и Солунт принадлежат им так же, как фермы на мысе Бон или оливковые рощи Сахеля. Когда война все-таки случилась, Филин, симпатизировавший карфагенянам, обвинил римлян в нарушении договора, подписанного после 348 года и вроде бы недвусмысленно запрещавшего им вторгаться на Сицилию, хотя Полибий, утверждавший, будто изучил все известные соглашения такого рода, отрицал существование подобных договоренностей[223]
.{627} Вне зависимости от того, подписывался договор или нет, заявление Филина подтверждает: вмешательство Рима в дела Сицилии карфагеняне могли законно посчитать поводом для войны{628}.Первоначально ни Рим, ни Карфаген не собирались нападать друг на друга. Однако стратегия римской экспансии в Италии и озабоченность Карфагена защитой своих интересов на Сицилии не предвещали ничего хорошего для сохранения мира{629}
. Главных антагонистов в Первой Пунической войне втянули в конфликт не какие-то великие стратегические замыслы, а отсутствие политической воли к тому, чтобы его предотвратить{630}. Те, кто предсказывал, будто конфликт урегулируется мирно и к обоюдному удовлетворению, ошибался. Не случайно Тимей предпочел закончить свое историческое повествование 264 годом — временем начала Первой Пунической войны. Он знал: Центральному Средиземноморью суждено кардинально измениться, и оно уже никогда не будет таким, как прежде{631}.Глава 7.
ПЕРВАЯ ПУНИЧЕСКАЯ ВОЙНА
Былое могущество Карфагена померкло, но в одной сфере военного противостояния в Центральном Средиземноморье его превосходство оставалось, как и прежде, бесспорным. Сколько бы и какие бы корабли ни строили эллинские цари, в начале III века никто не сомневался в том, что Карфаген «правит морями». Прошло немало времени, прежде чем это хваленое господство на море подверглось серьезному испытанию. Кроме мелких стычек, сицилийские войны не продемонстрировали ничего существенного в плане морских сражений. Рим все еще был сухопутной державой, не имел собственного флота и не мог соперничать с Карфагеном в морской стихии. Рим, разгромив Пирра, считал себя почти во всем равным Карфагену. И только в противостоянии на море римляне не могли претендовать на паритет. Полибий в своей «Истории» охарактеризовал морское могущество Карфагена перед Первой Пунической войной как «неоспоримое»{632}
. На протяжении всего IV века карфагеняне задавали тон в применении технологических инноваций. Они первыми построили квадрирему, более крупное и мощное военное судно, чем трирема, доминировавшая в морских сражениях предыдущие двести лет. По сути, началась гонка вооружений: средиземноморские державы состязались друг с другом, спуская на воду все более крупные корабли, иногда настолько гигантские, что они оказывались бесполезными в битве{633}.На смену квадриреме пришла квинквирема (пентера), сконструированная еще при давнем супостате карфагенян Дионисии Сиракузском. Свое название (на латыни