Читаем Карл Маркс и советская школьница полностью

Такая практика ответа школьников на вопрос анкеты КМ и обсуждения этих ответов действительно существовала, и не только в методических пособиях[32].

Другой пример:

На комсомольском собрании роздали анкету, что в свое время заполнял Карл Маркс, но если тот мог заполнять ее полушутя-полусерьезно, комсомольцы должны были подойти к делу ответственно. Анкета, столь интересная и простая при первом прочтении, что заполнить на уроке ее можно было бы за пять минут, оставленная на руках на десять дней, оказалась необычайно сложной. От любого вопроса голова раскалывалась. Скажем — любимый цвет. А где? Если дома — Ане нравится пол желтый, солнечный, ну и, конечно, хочется, чтобы в комнате была «зеленая лампа». Платье, если бы можно было выбирать, она носила бирюзового цвета[33].

Стоит обратить внимание, что, согласно этим воспоминаниям, комсомолки того времени относились к делу не только ответственно, но и серьезно.

Между прочим, такая практика сохранилась до наших дней (при этом всякая связь с КМ уже практически потеряна). Вот воспоминание о событии, имевшем место в 1986 году:

Анкеты были вручены почти всему классу. Лично мне они были выданы двумя девочками на перемене между уроками литературы. Они активно наблюдали за процессом заполнения анкеты и шепотом комментировали. Из вопросов анкеты помню такие: «Твой идеал для мальчика», «Твой идеал для девочки», «Чего ты больше всего боишься?», а также несколько вопросов про литературу. Всего вопросов было около 50. Завершали анкету графы «Вопросы хозяйке анкеты» и «Автограф на память хозяйке анкеты».

Через некоторое время анкеты были переданы учительнице литературы (или собраны ею). Один из уроков начался с критического разбора заполненных анкет:

— Вот большинство из вас отвечает: «Нет идеала!» На самом же деле…

Большинство анкет анализировались анонимно, но было несколько исключений. Одним из них была моя анкета. Заполняя ее, я старался выпендриваться как можно больше, за что и удостоился отдельной критической реплики[34].

7

И,наконец, девичья рукописная анкета

Читатель уже, наверное, догадывается, что мы подошли очень близко к самому моменту возникновения, развития и упадка девичьих анкет. С конца 60-х годов их появляется очень много, в них сначала упоминаются те же вопросы, что и в анкете Карла Маркса. Но постепенно, естественно, связь с источником теряется, а сами вопросы претерпевают значительные изменения. Они почти перестают касаться философских, абстрактных тем, становятся максимально конкретными. По таким вопросам видно, что владелицу анкеты интересует ее ближайшее окружение — класс или отряд в пионерском лагере. При этом сохраняется установка на искренность, а сама анкета начинает играть большую роль при социализации подростков в коллективе — но эта тема для другого исследования. Для примера сравните два текста: первый предположительно описывает хождение такой анкеты в ю-20-х годах (это фрагмент из Льва Кассиля, уже цитированный в начале статьи), а второй — в конце 80-х годов:

Перейти на страницу:

Все книги серии СССР: Территория любви (антология)

Любовь и политика: о медиальной антропологии любви в советской культуре
Любовь и политика: о медиальной антропологии любви в советской культуре

«Ромео и Джульетта» (1575) Уильяма Шекспира предлагает наглядную модель концепции любви Нового времени и иллюстрирует связанный с ней конфликт индивидуального, интимного, любовного желания и политических и социальных практик, посягающих на личную сферу. Одновременно драма Шекспира содержит решение этой культурно-антропологической проблемы: трагическое самоубийство влюбленных утверждает любовь в качестве внутреннего, интимного, абсолютного опыта, сопротивляющегося любым политико-идеологическим, социальным или семейным вторжениям извне. Двум любящим друг друга людям удается, несмотря на все социальные и политические препятствия, утвердить абсолютную ценность любви. Конец драмы, когда враждующие семейные кланы наконец мирятся, кажется одновременно и обнадеживающим, и утопичным, поскольку никакое политико-идеологическое регламентирование не способно конкурировать с хитростью влюбленных. Так что для продолжения традиции политических и социальных связей необходимо, чтобы политическое сообщество воздерживалось от вмешательства в личную жизнь своих участников. Если спроецировать концепцию Никласа Лумана на шекспировскую драму, то можно говорить о процессе становления любви как символически генерализованного медиума в обществе Нового времени. Ролан Барт описывает подобную ситуацию как процесс этаблирования особого «языка любви», который является абсолютным и автономным по отношению к требованиям политического сообщества.

Юрий Мурашов

Культурология / История / Образование и наука
Женщина в эпоху ее кинематографической воспроизводимости: «Колыбельная» Дзиги Вертова и синдром Дон-Жуана
Женщина в эпоху ее кинематографической воспроизводимости: «Колыбельная» Дзиги Вертова и синдром Дон-Жуана

Безусловно, напрашивается сама собой интерпретация последнего полнометражного фильма Дзиги Вертова «Колыбельная» (1938) как неудачной попытки утверждения авангардистской стилистики в условиях социалистически-реалистического «огосударствения» советского киноискусства 1930-х годов. Вызвано это в первую очередь пышной символикой фильма и неуемным восхвалением Сталина. Поэтому «Колыбельная» может быть рассмотрена как наглядный пример культурного и общественно-политического развития советского тоталитаризма поздних 30-х годов. Насколько ясно место фильма в истории тоталитарной культуры, настолько сложен и неоднозначен фильм с точки зрения истории кино в частности и истории медиа в целом.В связи с этим мы ставим себе в нашем анализе две задачи. Во-первых, существенным представляется вопрос о том, в какой степени обращение к женскому сюжету соответствует общей тенденции в развитии визуальных медиа, и прежде всего кино 20–30-х годов, а также насколько способы изображения женщин, которые мы находим в «Колыбельной», соответствуют стилевым поискам других режиссеров этого времени. Этой проблеме сопутствует второй вопрос — о связи визуальности и визуальных медиа с концептуализацией половых различий. Именно со второго аспекта проблемы мы и начнем анализ.

Юрий Мурашов

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века
Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века

С XVII до XIX века модели воспитания дворянина в Европе претерпели сильные изменения, выразившиеся в новых институциональных формах и систематизации новых практик: распространении домашнего воспитания и образовательных путешествий, известных как Гран Тур, переводе преподавания с латыни на национальные языки, введении новых дисциплин с целью дать дворянину профессиональные навыки… Важнейшим элементом и движущей силой этих изменений была постоянная и все нарастающая циркуляция идей в европейском пространстве, поэтому в книге рассматривается эволюция моделей и практик воспитания дворянства разных европейских стран. Особое внимание уделяется Российской империи: история воспитания дворянства в этой части Европы менее разработана, чем для Западной Европы, в то время как изучение таких стран, как Россия, позднее включившихся в процесс общеевропейских культурных трансферов, позволяет сделать важные наблюдения и сравнения, проливающие свет на суть этого явления на всем Европейском континенте. Каковы были цели воспитания дворянина? В какой мере можно говорить о распространенности моделей дворянского воспитания в Европе и можно ли отметить их национальную или региональную специфику? Как именно эти модели адаптируются к целям модернизации и к социальным изменениям в местном контексте? Привела ли критика, которой подвергалось воспитание дворянства, к отказу в этой среде от традиционных практик воспитания? На эти и другие вопросы авторы этой книги дают свои ответы.

Владимир Берелович , Коллектив авторов -- История , сборник

Культурология / Образование и наука