Читаем Карл Маркс и советская школьница полностью

Стоит обратить внимание на «гендерную насыщенность» эпизода: одним действиям и словам Володи и Варвары (чтение и обсуждение анкеты КМ) противопоставлены совершенно другие действия: Володя пытается поцеловать Варвару — Варвара уклоняется от поцелуя — хихикает — дает Володе руку для поцелуя — Володя уклоняется. Таким образом, поцелуи (в обоих случаях нереализованные!) обрамляют всю сцену; интересно, что на содержательном уровне этому соответствует начальное обсуждение вопроса про недостатки и финальное обсуждение вопроса про слабость. Кроме того, стоит обратить внимание, какие именно цитаты из анкеты КМ выбраны для сцены. В эпизоде задействованы 4 вопроса: помимо вышеупомянутого «Недостаток, который внушает Вам наибольшее отвращение?» присутствуют еще «Ваша отличительная черта?», «Ваше представление о счастье?» и «Что Вы больше всего цените в женщинах?». Выбор именно этих вопросов достаточно показателен: это как раз не самые идеологизированные вопросы, однако одни из самых «гендерных». Понятно, почему Варваре Степановой они так приходятся по вкусу: любовь для нее — это взаимное счастье, слабость в женщине — естественное состояние. Кроме того, она в связи с ответами КМ поминает Любовь Орлову, что очень показательно: ведь Любовь Орлова — кумир девушек и главный секс-символ кино того времени. Кроме того, что тема любви эксплицитно вводится в текст эпизода, она еще имплицитно начинает сопрягаться с именем Маркса.

И, наконец, для нас очень важно, что Володя и Варвара читают и разбирают вопросы вдвоем — позже так будут происходить официальные разборы анкет в школе, так часто случалось и в обычной школьной практике.

Кроме того, этот эпизод для данного исследования представляется чрезвычайно важным в силу того обстоятельства, что фильм был чрезвычайно любим большей частью советского населения, особенно женской. По косвенным данным мы можем предполагать, насколько он был актуален для девичьей культуры — сюжетные коллизии фильма прослеживаются во многих рукописных девичьих рассказах.

5

На сцену выходит Высоцкий

Нарушим слегка хронологию изложения и перейдем к другому культовому персонажу. 28 июня 1970 года Владимир Высоцкий отвечает на вопросы анкеты артиста Театра им. Вахтангова Анатолия Меньшикова, ранее работавшего в Театре на Таганке[18]. Хотя в анкете Высоцкого 56 вопросов, в анкете Маркса — 22, большая часть вопросов чрезвычайно похожа, хотя есть и такие различия: «Ваше представление о счастье?» (Маркс) — «Что такое, по-твоему, дружба?» (Высоцкий). Возможно, такие различия, как смена «Вы» на «ты» в вопросах, некоторая фамильярность, свидетельствуют о полуфольклорной трансформации, которая происходила с этими вопросами. Вот примеры некоторых вопросов, близких анкете КМ:


Анкета Высоцкого сразу же стала популярна и начала ходить в списках. Ее модифицировали и дополняли почти так же, как и анкету КМ. Вот, например, фрагмент романа-воспоминания, где герой посылает девушке следующее послание:

…на обороте анкета, ответы на которую мне будут интересны и необходимы. Справа в скобках — мои ответы. Взята она из книги «Где? Когда? Библиография о Высоцком». Но Высоцкий отвечал совсем на другую анкету. Это уже приписывают ему в экстазе (творческом)… Анкета, на вопросы которой отвечал Высоцкий, была примитивной, как марксовская. А эта замешана из всякого хлама, в том числе добавлено сюда из анкеты чешских студентов из журнала «Млади Свет». Я получал этот журнал несколько лет и для себя перевел эту анкету (чешскую) аж в 1966 году[19].

Герой посылает девушке анкету по почте и предлагает заполнить — не правда ли, напоминает то, что делала Женни Маркс век назад?

6

Карл Маркс: версия для школьников

В связи со смертью Сталина и XX съездом, наступлением «оттепели» и поверхностной либерализацией официальной культурой был взят курс на «очеловечивание» вождей. Стали популярны не только отвлеченные романтизированные образы («возьмемся за руки, друзья»), романтизации подверглись также события и герои Гражданской войны, большевики и вожди и т. д., стоит только вспомнить окуджавских «комиссаров в пыльных шлемах».

Перейти на страницу:

Все книги серии СССР: Территория любви (антология)

Любовь и политика: о медиальной антропологии любви в советской культуре
Любовь и политика: о медиальной антропологии любви в советской культуре

«Ромео и Джульетта» (1575) Уильяма Шекспира предлагает наглядную модель концепции любви Нового времени и иллюстрирует связанный с ней конфликт индивидуального, интимного, любовного желания и политических и социальных практик, посягающих на личную сферу. Одновременно драма Шекспира содержит решение этой культурно-антропологической проблемы: трагическое самоубийство влюбленных утверждает любовь в качестве внутреннего, интимного, абсолютного опыта, сопротивляющегося любым политико-идеологическим, социальным или семейным вторжениям извне. Двум любящим друг друга людям удается, несмотря на все социальные и политические препятствия, утвердить абсолютную ценность любви. Конец драмы, когда враждующие семейные кланы наконец мирятся, кажется одновременно и обнадеживающим, и утопичным, поскольку никакое политико-идеологическое регламентирование не способно конкурировать с хитростью влюбленных. Так что для продолжения традиции политических и социальных связей необходимо, чтобы политическое сообщество воздерживалось от вмешательства в личную жизнь своих участников. Если спроецировать концепцию Никласа Лумана на шекспировскую драму, то можно говорить о процессе становления любви как символически генерализованного медиума в обществе Нового времени. Ролан Барт описывает подобную ситуацию как процесс этаблирования особого «языка любви», который является абсолютным и автономным по отношению к требованиям политического сообщества.

Юрий Мурашов

Культурология / История / Образование и наука
Женщина в эпоху ее кинематографической воспроизводимости: «Колыбельная» Дзиги Вертова и синдром Дон-Жуана
Женщина в эпоху ее кинематографической воспроизводимости: «Колыбельная» Дзиги Вертова и синдром Дон-Жуана

Безусловно, напрашивается сама собой интерпретация последнего полнометражного фильма Дзиги Вертова «Колыбельная» (1938) как неудачной попытки утверждения авангардистской стилистики в условиях социалистически-реалистического «огосударствения» советского киноискусства 1930-х годов. Вызвано это в первую очередь пышной символикой фильма и неуемным восхвалением Сталина. Поэтому «Колыбельная» может быть рассмотрена как наглядный пример культурного и общественно-политического развития советского тоталитаризма поздних 30-х годов. Насколько ясно место фильма в истории тоталитарной культуры, настолько сложен и неоднозначен фильм с точки зрения истории кино в частности и истории медиа в целом.В связи с этим мы ставим себе в нашем анализе две задачи. Во-первых, существенным представляется вопрос о том, в какой степени обращение к женскому сюжету соответствует общей тенденции в развитии визуальных медиа, и прежде всего кино 20–30-х годов, а также насколько способы изображения женщин, которые мы находим в «Колыбельной», соответствуют стилевым поискам других режиссеров этого времени. Этой проблеме сопутствует второй вопрос — о связи визуальности и визуальных медиа с концептуализацией половых различий. Именно со второго аспекта проблемы мы и начнем анализ.

Юрий Мурашов

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века
Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века

С XVII до XIX века модели воспитания дворянина в Европе претерпели сильные изменения, выразившиеся в новых институциональных формах и систематизации новых практик: распространении домашнего воспитания и образовательных путешествий, известных как Гран Тур, переводе преподавания с латыни на национальные языки, введении новых дисциплин с целью дать дворянину профессиональные навыки… Важнейшим элементом и движущей силой этих изменений была постоянная и все нарастающая циркуляция идей в европейском пространстве, поэтому в книге рассматривается эволюция моделей и практик воспитания дворянства разных европейских стран. Особое внимание уделяется Российской империи: история воспитания дворянства в этой части Европы менее разработана, чем для Западной Европы, в то время как изучение таких стран, как Россия, позднее включившихся в процесс общеевропейских культурных трансферов, позволяет сделать важные наблюдения и сравнения, проливающие свет на суть этого явления на всем Европейском континенте. Каковы были цели воспитания дворянина? В какой мере можно говорить о распространенности моделей дворянского воспитания в Европе и можно ли отметить их национальную или региональную специфику? Как именно эти модели адаптируются к целям модернизации и к социальным изменениям в местном контексте? Привела ли критика, которой подвергалось воспитание дворянства, к отказу в этой среде от традиционных практик воспитания? На эти и другие вопросы авторы этой книги дают свои ответы.

Владимир Берелович , Коллектив авторов -- История , сборник

Культурология / Образование и наука