Карл Маркс: Капитал

«Дело в том, что там, где одно поколение видит лишь хаос и непоследовательность, следующее открывает смысл и красоту», — пишет Берман. Таким образом, сама эта незавершенность более поздней работы Маркса может соприкасаться с нашим временем таким удивительным образом, каким не может сделать это «законченная» работа XIX века: «Капитал» поднимается над хорошими произведениями того столетия — столетия Маркса — и входит в разрывный модернизм нашего собственного времени». Подобно Френхоферу, Маркс был прирожденным модернистом. Его известная оценка раздробленности «Манифеста Коммунистической партии»: «Все твердое тает и превращается в воздух» — служит прообразом полых людей и нереального города, изображенных Т.С. Элиотом, или картины, описанной Йейтсом — «Везде разгром. И равновесья нет». Ко времени написания «Капитала» он из обычной, традиционной прозы выходил к чисто литературной комбинации различных стилей — где соседствовали голоса и цитаты из мифологии и литературы, из отчетов фабричных служащих и сказок, по образу «Песен» Эзры Паунда или «Бесплодной земли» Элиота. «Капитал» наполнен такими же диссонансами, как Шенберг, и такими же кошмарами, как Кафка.

Карл Маркс видел себя созидающим художником, поэтом диалектики. Он писал Энгельсу в июле 1865 года: «Теперь я скажу тебе о моей работе чистую правду. Какими бы недостатками эта работа ни обладала, ее преимущество в том, что в целом она художественна». Именно как поэт и романист, а не как философ или публицист пытался он проникнуть в глубину человеческих материальных побуждений и интересов. В декабрьском письме 1868 года он цитирует другое произведение Бальзака — «Сельский священник» и спрашивает Энгельса, может ли тот подтвердить ту ситуацию исходя из своего знания практической экономики. Монархически настроенный консерватор Бальзак может казаться малопривлекательным героем, но Маркс всегда считал, что великие писатели обладают способностью проникновения в общественную жизнь, и эта способность поднимается над их личными предрассудками. Если бы он захотел написать обычный экономический трактат, то так бы и сделал, но его стремление было намного более дерзким. Берман описывает автора «Капитала» как одного из великих страдающих гигантов XIX века. Он ставит его рядом с Бетховеном, Гойей, Толстым, Достоевским, Ибсеном, Ницше, Ван Гогом. Все они до сих пор сводят нас с ума, как сводили сума самих себя, но их страдание и породило то обилие духовного капитала, которым мы живем по сей день.

Однако многие ли, думая о Карле Марксе, включают его в список великих писателей и художников? Даже в нашу постмодернистскую эпоху раздробленное повествование и радикальная прерывистость «Капитала» ошибочно принимаются многими читателями за бесформенность и непонятность. Главная цель моей собственной книги в том, чтобы попробовать убедить хотя бы часть этих читателей узнать что-то новое из чтения «Капитала», ведь объект, описанный в этой книге, все еще правит нашими жизнями. Маршалл Берман говорил: «Как может закончиться «Капитал», если капитал все еще жив?»

Маркс так и не закончил свой шедевр. Только первый том появился при его жизни, а последующие были составлены уже после его смерти по его заметкам и черновикам, найденным в его кабинете. Произведение Маркса — незавершенное, неокончательное и, таким образом, является столь же гибким, допускающим поправки, как и сама капиталистическая система. Маркс на самом деле был одним из великих страдающих гигантов. И на подступах к его шедевру мы должны отыскать и источники страдания, и источники вдохновения.

Глава I

Созревание

Хотя «Капитал» относится к работам по экономике, Карл Маркс обратился к изучению политэкономии только после долгих лет кропотливого труда в области философии и литературы. Именно там сформировалось научное мышление Маркса, а личный опыт отчужденности придал особую силу его анализу экономической системы, которая разобщает людей и порабощает их чудовищной силой капитала и предметов потребления.

Сам Маркс оказался чужим с момента своего появления на свет 5 мая 1818 года. Еврейский мальчик родился в городе Трире, преимущественно католическом, в Прусском государстве, где официальной религией было протестантство. Хотя во время наполеоновских войн Рейнскую область присоединили к Франции, за три года до рождения Карла Марко, она вошла в состав Пруссии, и евреи Трира, таким образом, вынуждены были подчиниться указу, запрещающему им заниматься определенными видами деятельности: его отиу, Генриху Марксу, чтобы работать адвокатом, пришлось принять лютеранство. Поэтому неудивительно, что Маркс начал вынашивать идеи об отчужденности. «Мы не всегда достигаем того положения, которому, как нам кажется, мы соответствуем, — писал он в школьном сочинении в возрасте семнадцати лет. — Наши связи в обществе до какой-то степени начали устанавливаться еще до того, как мы стали способны устанавливать их сами».