Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Эта идея стала политической динамитной шашкой, и 19-летний Карл Маркс волею судеб оказался в эпицентре дебатов. Среди своих соратников он давно уже был признанным лидером, хотя отнюдь не все они были его сверстниками, будучи профессорами, поэтами и писателями, по крайней мере лет на 10 постарше Маркса (один из них без обиняков заявил, что юный Маркс — это Руссо, Вольтер, Гейне и Гегель в одном лице) {31}. Во время пылких и яростных дискуссий Карл Маркс выработал постепенно свой собственный бескомпромиссный стиль, благодаря которому в будущем он заработает столько врагов, а также начал работать над тем, что десятилетия спустя превратится в стройную и цельную философию марксизма.

Должно быть, юный Карл чувствовал себя, как солдат на передовой, под яростным огнем. Те мирные беседы о французском утопическом социализме, которые они с Людвигом фон Вестфаленом вели во время прогулок по Рейнским холмам, должны были показаться теперь детскими сказками — по сравнению со свирепыми дебатами, сотрясавшими берлинские кофейни и пивные.

В этой среде Карл Маркс получил свое новое прозвище — Мавр. В нем содержался намек не только на его черные как смоль волосы и смуглую кожу, но и на сходство с харизматичным героем Шиллера, разбойником Карлом фон Моором, немецким Робин Гудом, возглавившим борьбу против жадных аристократов. Всю оставшуюся жизнь близкие друзья будут обращаться к нему именно так.

Генрих Маркс не желал признавать нового прозвища. Он чувствовал, как растет пропасть отчуждения между ним и сыном, между Карлом и его семьей, а самое печальное (как ему казалось) — между Карлом и Женни. В августе 1837 года Генрих устало обвиняет Карла в пренебрежении к родному дому. В это время тяжело болеет младший брат Карла, 11-летний Эдуард (он умрет 4 месяца спустя), мать почти сходит с ума от отчаяния и беспокойства, да и сам Генрих болеет уже на протяжении 7 или 8 месяцев. Он пишет сыну: «Не могу избавиться от мысли, что эгоизма в тебе гораздо больше, чем это требуется человеку для самосохранения» {32}. В декабре, все еще пытаясь достучаться до своего сына, Генрих составляет список обязательств Карла. Под номером 1 (обязанности молодого человека) значится: «Будущее Женни должно быть достойным ее, она должна жить в реальном мире, а не ютиться в прокуренной комнате, пропахшей керосином, в компании безумного ученого».

Генрих говорит Карлу, что тот в большом долгу перед отцом Женни, который все-таки дал согласие на их брак, несмотря на яростное сопротивление остальной семьи: «…ибо, по правде говоря, тысячи отцов такого согласия не дали бы. И в минуты уныния даже твой собственный отец почти жалеет, что Людвиг фон Вестфален такое согласие дал, ибо благо и спокойствие этой девушки я принимаю очень близко к сердцу».

В сердцах Генрих заявляет, что они с сыном «никогда не могли разговаривать разумно», и обвиняет его в эгоизме и непочтительности. Отсылает назад письмо Карла, состоящее всего из нескольких слов и выписки из его дневника, озаглавленной «Посещение» — приписав в конце: «Это безумная проказа, явно свидетельствующая о том, как ты впустую разбазариваешь свои таланты и тратишь ночи на создание подобных монстров». Обвиняет он «господина сына» и в том, что тот тратит в год больше, чем любой богач, насмешливо интересуясь: «Как может человек, каждые две недели придумывающий новую систему мироздания и рвущий в клочья свои прежние работы, думать о таких презренных мелочах, как деньги?» {33}

Ярость и отчаяние Генриха усугублялись сознанием того, что он умирает. Он возлагал на сына все чаяния своей жизни, но теперь ясно понимал, что не доживет до их исполнения, более того — не видел никакой надежды на их исполнение в будущем. В своем последнем большом письме к Карлу, в феврале 1838 года, Генрих и не думал извиняться за свое раздражение, говоря лишь о том, что «слагает оружие, не в силах более держать его в руках». Однако он просит Карла понять, что причина его гнева кроется только в любви: «Верь всегда и не сомневайся, что ты навеки в моем сердце и всегда был самым главным стимулом моей жизни… Я полностью истощен, дорогой мой Карл, я ухожу. Сожалею, что не могу написать тебе всего, что хотел бы. Я так мечтал от всего сердца обнять тебя…» {34}

В том году Маркс не планировал приезжать домой на Пасху. Он уже потратил в Берлине больше, чем его отец заработал за год, и даже родители были согласны, что пятидневное путешествие почтовым дилижансом встанет слишком дорого. Однако стремительно ухудшающееся здоровье отца, о чем всю зиму писали ему мать и сестра, заставило молодого человека переменить решение. Он вернулся в Трир в конце апреля и оставался дома до 7 мая, отметив здесь свой двадцатый день рождения {35}. Через три дня после его отъезда Генрих Маркс скончался от туберкулеза и воспаления печени и был похоронен 13 мая 1838 года {36}.