Карл Маркс на нижнем складе

Дальнейшие события показали логическую закономерность этого пагубного процесса. Августовский переворот! Начали его консервативные силы, а завершили в свою пользу демократы. Перехватили инициативу и ловко повернули так, что мир ахнул. И туг же, пользуясь своими заслугами перед Президентом — освобождением его из-под стражи в Крыму, — провернули путем давления на него свои дела. И все якобы от имени народа, во благо России. А на самом деле — во благо тем самым амбициознным силам, которые ловко дирижируют событиями. Все было проделано с невероятным проворством и показано с такой помпой, с такой наглостью что становится страшно.

Снова грядет великая смута на Руси! И снова ее творцы за кулисами. За русскими фамилиями. У одного из них прямо таки к случаю фамилия: Гангнус. Действительно — гнус! Людишки с черными душами в ангельском обличии.

Народишко, которому все неймется, все тесно на земле, все мало. Который иноверцев поименовал презрительно гоями. Который готов истреблять целые народы ради собственного благополучия. Дьявольская сущность которого становится все явственнее и все понятней людям мира. И видится, что у человечества терпение на исходе. Ибо кто на эту землю сошел с ненавистью в душе, от ненависти же и падет.

Это не за горами, а пока…

Пока «гнус» донимает. И люди не поймут, откуда на их головы беда за бедой?! Кто так умело портит им жизнь?

Непонятно, пока не присмотришься. А присмотришься — многое становится ясно.

В этот день Петр должен был встретить Гулю. Она ездила в Хадыженск к матери, проведать. Он подъехал на «вахте» до железнодорожной станции, перебрался через пути на платформу, где уже скопился народ в ожидании электрички из Майкопа. Среди людей увидел ученого. В руках у него — набитый плотно портфель и целлофановый кулек с вещичками. Похоже — уезжает. Какой-то скучный, расстроенный. Петр подошел, поздоровался.

— Уезжаете?

— Да.

— Что гак быстро?

— Начальство отзывает.

— Почему?

— Переориентация в работе…

— Это как понимать?

— А вот так и понимать! Кому-то неймется. Выдумывают сидят там. Путают народ: то чековая форма контроля затрат, то хозрасчет. И не просто, а первой и второй модели; потом подряд. Бригадный, коллективный, индивидуальный. Потом аренда. Потом самофинансирование и самоокупаемость. Потом полный цеховой хозрасчет. А теперь вот вынь и положь малые предприятия. Постановление семьсот девяносто…

— Что за чудо?

— Чудо! Сейчас с вашим руководством поцапались. Расторгнем, говорят, договор о совершенствовании цехового хозрасчета, давайте нам малые предприятия! Говорю: без полного хозрасчета в цехах переходить на формы малых предприятий — все равно что участвовать а лаллт-?»<\ не умея плавать. Нет!.. Давай малые предприятия! Позвонил своему заведующему… Тоже фрукт сидит. Ему все до лампочки. Хоть луноход завтра внедряй на лесозаготовках. Лишь бы акт на деньги подкисали. А то что людей задурили уже — это ему…

— У вас, я смотрю, — посочувствовал Петр, — тоже проблемы.

— Мышиная возня, не проблемы. Кто-то специально создает трудности. Люди уже запутались в этих экономических моделях. — Он отходчиво улыбнулся, вспомнив что-то. — Сейчас прощались с вашим директором, он и говорит мне: «Я сам толком не знаю, что это такое — малые предприятия, да и постановление семьсот девяносто еще не читал. Не видал даже. Но… Мы же деньги вам платим…» Вот так! Он не знает, что эго такое, но он же деньги платит!..

— Откровенно говоря, ваши речи… Ну, что каждый должен включиться и работать на совесть, нашим мужикам не понравились. Ворчат. Привыкли уже кое-как.

— Вот именно! — желчно усмехнулся ученый. — Кое-какеры!.. Но люди не виноваты. Их отучили работать хорошо, на совесть.

— А все диктатура пролетариата! — вдруг вырвалось у Петра. Это было так неожиданно для него самого, что он оглушенно умолк.