Карл Великий

Можно представить себе лица князей церкви, к которым обращены упомянутые выше вопросы. Принимая во внимание многолетние усилия Карла по составлению и распространению авторизованных древнехристианских служебников и средневековых собраний проповедей, в том числе Священного Писания, по общей популяризации типовых богослужебных текстов и церковных песнопений по римскому образцу, а также учитывая явное стремление к возведению новых и восстановлению старых церковных строений и поддержанию их сносного существования, особую остроту приобретает следующее высказывание, в котором император допускает, что «несовершенство песнопений представляется нам более терпимым делом, чем несовершенство образа жизни. И хотя позитивно то, что церковные строения отличаются своей красотой, все же нам кажется, что изящество и блеск благих нравов предпочтительнее изящества и блеска архитектурных строений». Многое, почти все, должно предстать в новом облике, если есть желание следовать Христу и апостолам; многое из того, что пробивает себе дорогу, нельзя, как и прежде, практиковать бездумно. Христианизация общества исчерпывается во внешних проявлениях, духовный статус монахов и монахинь застывает в привычных жизненных формах, а причастность к светским делам значительно превосходит усилия в преемничестве Господа и в следовании Его заповедям. Однако эти проявления зла представляют собой угрозу обществу и самим основам его существования, поэтому здесь требуется помощь.

Многие жалобы, изложенные в столь акцентированной форме в 811 году, например участие в светских делах, обряд крещения, отвержение дьявола, принятие духовного звания малоподходящими для этого людьми, приобщение к монашескому состоянию, — все это в 813 году нашло широкий отклик на крупных провинциальных соборах, которым вновь пришлось разбираться в сложных проблемах истинно христианского существования, причем их итоговые решения предположительно были бы включены в особой значимости реформаторский капитулярий, чему, однако, помешала кончина императора в 814 году.

Третий документ посвящался вопросам дезертирства и отказа от воинского призыва. Общие высказывания опрошенных графов и эмиссаров можно сравнить'С глобальным извинением. Так, епископы, аббаты и их фогты утверждают, что обладают над своими «подзащитными» такой же ограниченной властью, как и над прочими людьми. В подобном же духе высказываются графы относительно «раgenses», жителей своего административного округа. Тем самым иммунитет ни церкви, ни графства оказался не в состоянии обеспечить надежный призыв. Приводятся и другие аргументы отказа от призыва и, стало быть, дезертирства: ограбление неимущих духовными и светскими сановниками или же их уполномоченными; передача независимого наследственного имущества (аллода) епископам, аббатам и графам во имя того, чтобы в качестве крепостных, не отягощенных публичной властью, избежать довлеющей над ними воинской повинности. Другим выходом для «бедных свободных» была возможность попасть в обслугу власть имущих в качестве сокольничих, егерей, мытарей, пробстов или деканов. Иные избегали воинской службы, поскольку, деликатно говоря, «смогли дать», то есть не поскупились на взятки. Еще одна категория уклонялась от графского призыва на том основании, что они подчиняются только эмиссарам императора. И наконец, еще одна группа утверждала, что, будучи «людьми» королей Пипина и Людовика, они готовы служить только этим монархам, возложив участие в воинском призыве на плечи других вассалов.

Это является свидетельством центробежной тенденции в служебных отношениях, особенно в условиях консолидации феодализма. Как сеньериальная власть отдаляла королевство в качестве командной инстанции от крестьянина — пехотинца, так и феодализм — от кавалериста, что породило процесс, который в существенной степени наложил на средние века печать феодализации общества. В том же духе воспринимается отговорка тех, кто отказывался выполнять предъявляемые к ним требования, утверждая, что просто-напросто присоединялись к своим «сеньерам», то есть к господам, которые мирно оставались дома. Иные же предпочитали покровительство феодала, чтобы не участвовать в военных походах. Складывается впечатление, что даже убийство родственников не считалось таким уж редким преступлением в целях уклонения от тягостной повинности.

Все более явная тенденция неохотного исполнения воинской обязанности вылилась в откровенное неисполнение приказа, вызванное недостаточной боеготовностью, которая ввиду отсутствия надежды на солидные трофеи и лишилась всяких стимулов. Замаячившие на горизонте признаки исходившей от норманнов военной угрозы только усугубили всеобщую усталость от. войны.

ВОЕННЫЕ КАМПАНИИ ЗА ПРЕДЕЛАМИ ИМПЕРИИ

Надо сказать, что Карла, видимо, не очень смутили скудные результаты выяснения и причин и побудительных мотивов, приведших к возникновению столь плачевных условий.