Наряду с графствами епископии и аббатства являлись своего рода хребтом королевского правления: они должны были реагировать на воинский призыв, предоставляя графу или королю собственных вассалов для военной службы, а также ежегодно являться к монарху с обильными дарами. Воинский призыв, правосудие и защита королевских владений как бы заполняли пробел в реформаторских капитуляриях последних лет жизни Карла в контексте стремления ко всеобщей «христианизации» общества.

Трансрегиональная концентрация правления, по-видимому, также подлежавшая контролю со стороны короля, осуществлялась под началом «промежуточной власти» и обширных митрополий с помощью префектов, которых называли еще герцогами, в Баварии, Испании, Сполето, в Бретани или Фриуле. Это было предвосхищение должности будущих так называемых маркграфов, военных командующих, полномочия которых простирались за пределы марки или нескольких (пограничных) графств. Самым известным префектом был Хруотланд — Роланд, герой названной в его честь песни. Он являлся военным властителем Бретани, а погиб в 778 году в ходе неудачного похода в Испании.

В общей сложности эти структуры отличались хрупкостью и уязвимостью.

Королевские эмиссары, выдвинувшись из высших слоев общества (митрополиты, епископы и графы), в политической сфере напоминали двуликого Януса, поскольку над ними довлели обязательства как перед монархом, так и собственными династическими интересами. Равным образом развивающаяся система феодальных отношений лишь в малой степени способствовала усилению королевской власти, так как и эти вассалы, подобно графам, епископам и аббатам, будучи чаще всего представителями землевладельческой аристократии, были подвержены центробежному порыву, напоминавшему им о владениях собственной фамилии. Удалось ли королевству выстроить «иерархию» аристократии (как недавно выразился Режин Ле Жан), подчинив аристократическую пирамиду собственным интересам? Ввиду ограниченности конкретных данных говорить об этом сложно, но подобное утверждение представляется более чем сомнительным. Дальнейшее существование горизонтальных связей в рамках этой лишь предполагаемой структуры никак не подкрепляет данный тезис.

Как бы ни ориентировался Карл на ветхозаветных царей Давида и Соломона, как бы ни стремился подражать позднеантич-ной концепции «О граде Божьем» святого Августина, как бы ни пытался привязать свое идеальное начало к легитимизму и утвердиться в духовном союзе с римским понтификом, искусство управления в его время, по сути, являлось искусством договариваться с влиятельными семьями, с аристократическими кланами империи, что обеспечивало своего рода политическую стабильность в интересах королевства. Церковь как «аристократический институт», подобно графскому достоинству, была поставлена на службу монарху. Условия заполнения вакансий обеспечивали правителю широкий маневр и создавали неограниченные возможности обоснования и укрепления лояльности, чтобы в итоге сплести целую сеть взаимопонимания и сотрудничества, которая на протяжении долгих десятилетий демонстрировала надежность управления и его стабильность.

По-видимому, в традиционном сотрудничестве политических элит, отраженном в политическом завещании 811 года и представленном одинаковым количеством соответственно архиепископов, епископов, аббатов и графов, Карл видел надежный фундамент своего правления, которое зиждется на легитимизме, а может быть, и императорском достоинстве.

Впрочем, этот баланс оказался недолговечным. Семейные распри, соперничество между аристократическими кланами, возросшее самосознание князей церкви и их стремление к власти очень скоро привели к эрозии королевского правления, заключительный этап которого характеризуется братоубийственной войной и «распадом» империи Карла.

КАРЛ — ВЕЛИКИЙ?