Карлсон, танцующий фламенко. Неудобные сюжеты

Лера идёт по улице: этот город не спит никогда, этот город – опасная паутинка для раз и навсегда влюбившихся в него, ведь он, город этот, высасывает из раз и навсегда влюбившихся в него все соки, а потом смотрит, что вышло: да, так просто, так примитивно! Однако Лере повезло: в Лере ещё осталось. Осталось немного сока. Потому лишь и видит она, одна из немногих, Плывущую Девочку: как хороша, надо же, как воздушна… И снова: как хороша, как… «Странно, Лера, не правда ли? Ты ещё способна на глупости! А ну-ка! Какие наши годы!» – «Да замолчи, замолчи же немедленно!» – Лера онемечивает Железного Человечка, сидящего у неё в мозгах: сделать это, на самом деле, ох как непросто. Он, этот самый Железный Человечек, как и город этот, не спит никогда – его можно лишь обмануть, обвести вокруг пальца, что Лера и делает: годы тренировки, сеточка морщинок на сердце – вот, собственно, и вся наука. Металлический голосок исчезает и она, наконец, выдыхает – впору хвататься за сердце, впрочем… нет-нет, говорит себе Лера, я ведь даже не знаю её, не знаю эту проплывающую сквозь стены Девочку (почему, кстати, именно Девочку?), зачем же сразу – за сердце? А оно: тук-тук, тук-тук! – убирайся… – тук-тук, открой… – поздно! – тук-тук! тук-тук! поверь… – я не могу больше! не могу верить!.. все, кого я … – тук-тук, она не «все»! туктук! тук-тук-тук! тук-тук-тук-тук-тук!..

Открыть шлюзы – так, вероятно, это называется? Лера хватается за сердце и улыбается: пусть, пусть бьётся, к чему условности! Да пусть этот кусок мяса размером с кулак разобьёт её вдребезги, расплющит, размозжит – какая теперь разница? Уже не страшно – Лера больше ничего не боится и ни о чем не жалеет:

«тогда было тогда, теперь есть теперь».

Девочка-девочка, откуда такая выучка? Попробуйте-ка с подобной грацией проплыть над уставшим Театром Пушкина, не задеть миниатюрную церковь, не зацепиться за официозный Литинститут, не удариться о крышу восхитительного нотного! Да она, пожалуй, профи! Сколько оболочек сменила душа её, перед тем как превратилась в небесную танцовщицу? И вот уж – смотрите-ка! – Сад Эрмитаж, Каретный ряд и Большой Каретный, Успенский и Лихов… Может, окликнуть, думает Лера, и не сразу замечает, что прокусила нижнюю губу до крови: привкус йода и морской воды, отзвук неизведанной ещё блаженной боли, оцепенение: «Девочка-Девочка, кто научил тебя плыть по воздуху? Как попала ты в моё безвоздушье?» Девочка касается – случайно, впрочем, – плеча Леры: Леру бьёт током – так, в общем-то, и падают замертво… А Девочка уж плывёт над ней – рассматривает: ни живую ни мёртвую, ни молодую ни старую; так и заплывает глазами своими зелёными – в серые Лерины, так и остаётся там.

Лера думает: вот если б Девочка сейчас не плыла, они могли бы идти

вместе – хотя, нет-нет, постойте: и д т и… – всё уже было! Вот если б она, Лера, сейчас не шла, а плыла — тогда они могли бы вдвоём п л ы т ь! «Не обязательно быть всё время рядом, чтобы плыть всегда вместе, правда?» – спрашивает Лера Девочку, но та молчит, молчит, всё время молчит… «Почему не отвечаешь? – не произносит Лера. – Почему заставляешь теряться в догадках? – не плачет. – Почему боишься? – не кричит».

Девочка легко огибает Почтамт, а потом опускается на землю: это — з е м л я – происходит так неожиданно, что Лера поначалу не совсем понимает, как вести себя – и потому, быть может, чтобы побороть невесть откуда взявшуюся неловкость, пристально вглядывается в её губы, будто желая снять с них «кальку»: чего не договаривают? какие таят наслаждения? чего жаждут? требуют? боятся? Тысячная доля секунды – самая настоящая вечность, если воздух, по которому вы обе только что плыли, превращается в пену морскую.