Карлссон, который живет на крыше

— Да ведь ты исчез. Вместо того чтобы поздороваться с мамой и папой. Почему ты смылся?

Карлссон подбоченился с сердитым видом.

— Нет, вы слышали что-нибудь подобное? Человеку нельзя даже присмотреть за своим домом! Должен хозяин присматривать за своим домом или нет? Разве я виноват, что твои мама с папой захотели поприветствовать меня, как раз когда мне надо было присмотреть за своим домом!

Он оглядел комнату.

— Кстати, о доме, — сказал он, — кто разрушил мою башню и куда подевалась моя фрикаделька?

— Я… не знал… что ты… вернешься, — испуганно промямлил Малыш.

— Так-так, дело ясное, — сказал Карлссон. — Лучший в мире строитель строит башню, и что же потом с ней происходит? Строит кто-нибудь вокруг нее ограду и следит за тем, чтобы она стояла века? Ничуть не бывало. Ее ломают, уничтожают и к тому же съедают чужие фрикадельки!

Карлссон сел на маленькую скамеечку и насупился.

— Пустяки, дело житейское, — ответил Малыш и, как Карлссон, махнул рукой — мол, стоит ли на это обращать внимание!

— Ишь ты, — с досадой возразил Карлссон, — легко сначала все сломать, а после сказать, что это, мол, дело житейское, как будто так и надо. А я-то построил башню вот этими бедными маленькими руками!

Он сунул свои маленькие пухленькие ручки прямо под нос Малышу. Потом снова сел на скамеечку и насупился еще сильнее.

— Раз такое дело, я с тобой больше не играю, — добавил он. — Не играю больше с тобой.

Малыш был в отчаянии. Он стоял и не знал, что делать. Оба они долго молчали. В конце концов Карлссон сказал:

— Если бы я получил какой-нибудь подарочек, может, тогда бы снова повеселел. Не знаю точно, но, может быть, повеселел бы.

Малыш подбежал к столу и стал рыться в ящике. Там у него хранились разные сокровища: марки, каменные шарики, цветные мелки и оловянные солдатики. Там же лежал маленький карманный фонарик, которым он очень дорожил.

— Хочешь, я тебе его подарю? — спросил Малыш, протягивая Карлссону фонарик.

Карлссон мигом схватил его.

— Да, как раз что-нибудь в этом роде годится, чтобы поднять мне настроение. Его, конечно, не сравнить с моей башней, но, если ты мне его подаришь, я все же попробую немножко повеселеть.

— Подарю. Бери его! — сказал Малыш.

— А он зажигается? — с подозрением спросил Карлссон и нажал на кнопку.

Фонарик зажегся, и глаза Карлссона тоже зажглись.

— Подумать только, осенними вечерами на крыше темно, а я возьму и зажгу фонарик и не заблужусь среди труб, а сразу найду дорогу домой, — сказал он и ласково похлопал фонарик.

Эти слова очень обрадовали Малыша. Ах, как ему хотелось, чтобы Карлссон взял его когда-нибудь с собой на прогулку по крыше, хотелось поглядеть, как тот будет светить фонариком в темноте.

— Хейсан-хоппсан, Малыш, вот я и повеселел! — заявил Карлссон. — Веди сюда своих маму с папой, так и быть, пусть знакомятся со мной.

— Они ушли в кино.

— Ушли в кино! В то время, когда могли познакомиться со мной! — удивился Карлссон.

— Да, дома только Беттан… и ее новый парень. Они сидят в гостиной, а мне туда нельзя.

— Что я слышу! — закричал Карлссон. — Тебе нельзя идти куда вздумается? Да мы ни одной минуты не потерпим такого! Ну-ка иди сюда…

— Но ведь я обещал, — возразил Малыш.

— А я обещаю, что не потерплю никакой несправедливости. С несправедливостью я расправляюсь вмиг, налетаю на нее как ястреб, — сказал Карлссон.

Он подошел к Малышу и похлопал его по плечу:

— Скажи, что ты ей точно обещал?

— Обещал не показываться в гостиной весь вечер.

— Тогда ты и не покажешься. Но ведь тебе охота поглядеть на нового парня Беттан?

— Сказать по правде, охота! — воскликнул Малыш. — Раньше приходил лопоухий. Интересно, какие уши у этого новенького!

— И мне тоже интересно. Погоди-ка, сейчас я что-нибудь соображу, — пообещал Карлссон. — Лучший в мире соображатель — это Карлссон, который живет на крыше.

Он оглядел комнату.

— Нашел! — обрадовался он. — Одеяло — вот что нам нужно. Я же знал — обязательно соображу что-нибудь.

— И что ты сообразил?

— Ты обещал не показываться в гостиной весь вечер, не правда ли? А если ты накроешься одеялом, значит, не покажешься.

— Да, но ведь я… — начал было Малыш.

— Никаких «да, но…»! — решительно сказал Карлссон. — Если ты пойдешь под одеялом, значит, не покажешься. И если я пойду под одеялом, значит, тоже не покажусь, ей же будет хуже, этой Беттан. Бедняжка! Сама виновата, глупышка, что не увидит меня!

Он содрал одеяло с кровати Малыша и накрылся им.

— Иди сюда! Залезай скорее в мою палатку!

Малыш тоже забрался под одеяло, и Карлссон радостно захихикал.

— Ведь Беттан, поди, не говорила, что она не хочет видеть палатку в гостиной? Любой обрадуется при виде палатки. Особенно такой, в которой горит свет, — добавил он и зажег фонарик.

Малыш не был уверен, что Беттан обрадуется палатке, но зато как здорово, как таинственно было в этой палатке с зажженным фонариком. Он сказал, что можно наплевать на Беттан и играть в палатку у него в комнате, но Карлссон не согласился.

— Не терплю несправедливости, — заявил он. — Я пойду в гостиную, чего бы это ни стоило!