Карнавал страсти

— Я просто гуляла, — коротко ответила Настя. Больше всего на свете ей хотелось сейчас что-нибудь съесть и рухнуть в кровать. Но, похоже, этот день никогда не закончится.

— Радуйся, что не опоздала на самое главное. У меня сегодня потрясающая гостья, — шепотом принялся объяснять Насте Фарид. Непонятно было, то ли он шутит, то ли всерьез увлечен происходящим. — Настоящая колдунья, она только что учила меня видеть внутренним зрением, открывала мне третий глаз.

Фарид привел Настю в самую большую комнату своей квартиры. Лампы были погашены. На круглом столе в старинном бронзовом подсвечнике горела простая белая свеча. Горела уже давно, потому что и сам подсвечник в виде фавна с рожками и волосатыми ногами и даже блюдце, на котором он стоял, были залиты причудливыми наплывами воска. Настя не сразу привыкла к темноте. Сначала она не увидела ничего, кроме женских ладоней, лежащих на столе. Длинные сухие пальцы, щедро унизанные перстнями, перебирали деревянные бусины четок. Лишь через некоторое время Настя сумела разглядеть гостью Фарида. Это была немолодая женщина с длинным худым лицом, на котором выделялись крупные ярко-красные губы. Черные блестящие волосы лежали так гладко, что казались сделанными из очень твердого и хорошо отполированного материала. Женщина, ничуть не удивившись Настиному появлению, продолжала начатый разговор:

— Способности к ясновидению есть совершенно у каждого, их просто надо развить. Любой человек, если сосредоточится, может увидеть нечто, скрытое от него расстоянием или стенами дома. Вот вы, например, — она в упор взглянула на Настю, в ее расширившихся зрачках прыгало пламя свечи, — вы, если захотите, можете прямо сейчас увидеть близкого человека. Вы хотите?

— Да, — кивнула Настя, — только можно я сначала немного поем, я очень голодна.

— Что вы! — произнесла женщина с таким возмущением, словно Настя сказала нечто кощунственное. — Когда человек сыт, мир невидимого закрыт для него. Голод — наш лучший друг, запомните это, деточка.

Настя проглотила слюну и жалобно посмотрела на Фарида. Тот незаметно подмигнул ей.

— Хорошо, я готова, — Насте стало любопытно настолько, что она согласилась повременить с ужином.

— Тогда закройте глаза, сосредоточьтесь, и вы увидите прямо перед собой постепенно расширяющийся туннель. Попробуйте разглядеть, что там, в самом его конце.

Настя плотно закрыла веки. Сосредоточиваться ей даже не потребовалось, все ее мысли и так были только о Дмитрии Сначала она видела перед собой лишь черноту, расцвеченную беспорядочными искрами. Постепенно темнота расступилась, и Настя разглядела яркий желтый круг от света лампы и в нем мужские руки, держащие чашку с горячим чаем. Она сразу узнала эти руки с крупными пальцами и плоскими квадратными ногтями. Потом Настя различила в тени лицо Дмитрия. От ее взгляда не ускользнули ни его усталость, ни потерянность. Его темные глаза смотрели куда-то вдаль, словно пытались догнать то, что ушло от него навсегда.

Дмитрий целую вечность прождал автобуса около метро. Но если обычно это бессмысленное ожидание приводило его в состояние бешенства, то теперь лишь усилило чувство безысходности, владевшее им с той минуты, как он расстался с Мариной. Он снова и снова прокручивал сцену их прощания. Ему все еще казалось, что он мог тогда что-то изменить, удержать ее. Да, он просто не должен был отпускать ее от себя.

Дмитрий тяжело вздохнул. Но ведь было время, когда она жила у него по нескольку недель, оставив в Таллине ребенка, работу, все, лишь быть с ним вместе. А он, чем дольше это тянулось, тем сильнее злился. Сначала на нее за то, что она пытается посягнуть на его свободу, потом на себя за то, что смеет злиться на женщину и ее любовь. В конце концов, эта злость начинала сводить Дмитрия с ума и он становился совершенно невыносимым. И Марине не оставалось ничего другого, кроме как вернуться в свой город.

Через некоторое время Дмитрий успокаивался, оттаивал, начинал скучать и в один прекрасный день появлялся утром в ее таллинской квартире. Ему всегда было немного стыдно смотреть на ее детскую радость. Он чувствовал, что обязан оправдать ее желания и надежды, и не мог, поэтому сам себе казался обманщиком. С этим чувством он и сбегал из Таллина, всегда неожиданно, сославшись на срочные дела в Питере.

Марина всегда держалась идеально. Ни о чем не спрашивала его, никогда не выясняла отношения, не пыталась подловить его. Как-то в минуту откровенности она призналась:

— Знаешь, почему я предохраняюсь как сумасшедшая? Чтобы не создавать тебе лишних проблем. Ведь я была бы счастлива родить от тебя ребенка. Я молода, здорова, один сын — это мало для меня. Но я знаю, что стоит мне залететь, как ты женишься на мне как миленький. Ведь ты же считаешь себя благородным человеком, но я не хочу превращать ребенка в заложника нашей любви, я не хочу манипулировать тобой.