Карта и территория

Часов в девять вечера Джед разогрел себе в микроволновке лазанью. Он ел медленно, запивая обычным недорогим красным вином. Он думал о том, действительно ли отец верил, что на его проекты можно найти финансирование и худо-бедно их реализовать. Поначалу, конечно, верил, и эта простая мысль уже сама по себе была душераздирающей: теперь, оглядываясь назад, Джед понимал, что шансов у отца не было никаких. Но он, судя по всему, так ни разу и не дошел до стадии макета.

Джед прикончил бутылку и снова углубился в изучение чертежей, понимая, что это занятие будет все более гнетущим. Видимо, по мере того как на архитектора Жан-Пьера Мартена обрушивались все новые и новые неудачи, он погружался в воображаемый мир, бросая вызов закону тяготения, бесконечно умножал этажи и разветвления коридоров и изобретал, уже совершенно не заботясь ни об их осуществимости, ни о бюджете, несбыточные хрустальные крепости.

К семи утра Джед взялся за содержимое последней папки. Над площадью Альп неуверенно занимался рассвет; день обещал быть хмурым, облачным, наверное, до самого вечера. Строения, изображенные отцом на последних рисунках, были уж совсем не предназначены для жизни, во всяком случае – людей. Винтовые лестницы, взмывая на головокружительную высоту, вели куда-то в поднебесье, к изящным полупрозрачным подвесным мостикам, соединявшим между собой ослепительно белые копьевидные здания, напоминающие своими очертаниями перистые облака. В сущности, с грустью признался себе Джед, захлопывая папку, отец так никогда и не расстался с мыслью строить ласточкины гнезда.

***

Джед не обольщался по поводу приема, который ожидал его в бабушкиной деревне. Он уже убедился, путешествуя с Ольгой по французской глубинке, много лет тому назад, что, за исключением некоторых очень продвинутых туристических мест вроде Прованса и Дордони, деревенские жители, как правило, негостеприимны, агрессивны и глупы. Чтобы избежать бессмысленных стычек и прочих неприятностей во время поездки, лучше было идти по проторенной дорожке во всех смыслах слова. Подспудная враждебность к случайным приезжим превращалась в откровенную ненависть, когда кто-то из них приобретал тут дом. На вопрос, когда чужака наконец примут за своего в сельской Франции, ответ был очевиден: никогда. В этом, впрочем, не было ни расизма, ни ксенофобии. Для них парижанин был иностранцем, приблизительно таким же, как немец с севера Германии или сенегалец, а иностранцев они решительно не любили.

Франц оставил ему краткое сообщение: «Мишель Уэльбек, писатель» продан индийскому оператору мобильной связи. Таким образом, на его счету появилось еще шесть миллионов евро. Разумеется, богатство чужаков, плативших за покупку домов суммы, которые им самим никогда бы не собрать, являлось одним из основных мотивов неприязни туземцев. Что касается Джеда, тот факт, что он художник, только усугублял ситуацию: в глазах земледельца из Креза его состояние было нажито сомнительным, если не преступным путем. С другой стороны, он же не купил свой дом, а получил его по наследству, и тут еще остались люди, помнившие его, ведь когда-то, несколько лет подряд, Джед приезжал к бабушке на летние каникулы. Он уже тогда дичился и был необщительным ребенком; да и сейчас, по приезде, ничего не сделал, чтобы завоевать расположение соседей, скорее наоборот.

Бабушкин дом выходил задним фасадом на великолепный сад, почти в целый гектар. Бабушка с дедом в свое время полностью преобразовали его в огород, потом потихоньку, по мере того как силы овдовевшей бабушки слабели и она сначала смиренно, а потом уже нетерпеливо принялась ждать смерти, возделанные участки сократились, а овощные грядки, отданные на откуп сорнякам, пришли в запустение. Их владения, ничем не огороженные в глубине, переходили прямо в лес Грандмон, Джед помнил, что как-то раз у них в саду укрылась от охотников олениха. Через несколько недель после приезда он выяснил, что соседний участок в пятьдесят гектаров, почти полностью поросший лесом, выставлен на продажу; он без колебаний купил его.