Карта костей

— Тебе была нужна информация, — продолжила я. — Нужна моя помощь. Вот я и делюсь с тобой: мы атакуем через три дня, в полночь новолуния.

Теперь он все знает. Этим я могу погубить нас всех, если он решит меня предать. Я вспомнила, как повел себя Леонард, когда мы рассказали ему о баках и убежищах. Мы не просили его о помощи — в этом не было нужды. Мы дали ему информацию, и она послужила побудительным мотивом. И вспомнила Кипа, как он поймал мой взгляд, плавая за стеклом резервуара. Он ничего у меня не просил. Знания о том, что он там, в ловушке и в сознании, мне хватило. Я понимала, что иногда мгновение может стать обещанием.

— Пустая затея, — сказал Инспектор. — Даже если я бы захотел помочь, времени на подготовку недостаточно. Гарнизон Нью-Хобарта верен Воительнице. Мне придется перебрасывать войска с севера. И для чего? Ради атаки, в которой нам не победить.

— У нас нет выбора, как и у тебя. Теперь не получился отойти в сторонку и притвориться, что ты тут не при делах.

Он поднял руки:

— Новолуние слишком близко. Какую армию вам удалось собрать после Острова?

— Если не атаковать сейчас, потом будет уже поздно, — напирала я. — Сам понимаешь. Они забрали детей, а скоро заберут и взрослых. И ты собираешься сидеть здесь и смотреть, как мы пытаемся их остановить. Если у нас получится, ты будешь рад и воспользуешься этим в своих политических играх против Зака и Воительницы. А если нет, умоешь руки.

— Раз ты настолько просчитала мои ходы, зачем вообще явилась? На что надеялась?

Я посмотрела на его бледное лицо, на пальцы, крепко сжимающие ножку бокала.

— Почему ты так нас боишься? — спросила я. — Когда ты пришел в первый раз, я надеялась, что ты хочешь остановить программу резервуаров из сострадания. Но тобой двигал лишь страх. Ты сказал, что хочешь сохранить табу. Но твой страх перед машинами — это страх перед нами. Мы — порождение машин. Это нас ты боишься. Но нельзя сражаться с машинами, не будучи на нашей стороне.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — прохрипел он и оттолкнул бокал так резко, что вино перелилось через край. Я смотрела, как красная струйка сбегает по ножке, и на столе образуется лужица.

— Что мы тебе сделали?

Несколько секунд он молча смотрел на меня. На его поясе висел кинжал. Неужели я зашла слишком далеко? Он ведь может убить меня на месте. Его солдаты выволокут мой труп на улицу, и ему даже не придется вытирать кровь. Я так и видела, что он об этом размышляет. Но образ был не таким ярким, как видения последних дней: баки, ожидающие жителей Нью-Хобарта, битва, кровавое кольцо вокруг города, оставшееся после нашей тщетной попытки его освободить.

— У меня была жена. — Голос Инспектора выдернул меня из размышлений. — Мы поженились молодыми и готовились к рождению ребенка.

— Детей, — поправила я.

— Называй как хочешь. — Он поднял бокал и выпил, избегая моего взгляда. — Девять месяцев мы смотрели, как растет живот Джеммы. Я ушел со службы в армии и начал работать советником, потому что больше не хотел длительных командировок. Мне хотелось быть рядом и смотреть, как растет мой ребенок. Когда пришло время рожать, альфа появилась на свет первой. Она была прелестна. Идеальна. Я взял ее на руки, пока мы ждали рождения омеги. Но он никак не вылезал. Застрял. — Инспектор помолчал. — С нами была повитуха. Мы сделали все, что смогли. Но голова урода была деформирована. — Он опустил взгляд и скривил губы, словно воспоминания отдались горечью на языке. — Что-то с ним было не так. Повитуха думала, две головы. Короче, достать его не получалось. Моя жена просила привести доктора, чтобы он вырезал это из нее и попытался спасти хотя бы ребенка. Но я не решился. Надо было пойти, конечно. Я сглупил, и в результате потерял обоих.

На секунду я подумала, что он говорит об обоих близнецах. Что он хотя бы признает, что потерял и ребенка-омегу. Но он продолжил:

— Сначала мою малышку. А потом, через полтора дня, и жену. Второй ребенок застрял в ней, мертвый, и ей становилось все хуже и хуже. Она посерела, а температура поднялась так высоко, что Джемма находилась в полубреду. И все время спрашивала о ребенке, нашей малышке. Мне не хватило духу сказать ей, что она лежит на кухонном столе, завернутая в одеяльце, мертвая. — Он поднял на меня глаза. — Если кто-то говорит тебе, что не боится омег, этот человек лжет. Вы — проклятие, которое оставил нам взрыв. Вы — бремя, которые невинным приходится нести.

— Твой сын, — возразила я. — Разве он не был таким же невинным, как твоя дочь? И дети Нью-Хобарта — разве они не невинны?

— Ребенок-омега погубил всю мою семью.

— Нет. Он умер, и они тоже умерли. И это было ужасно и жестоко для всех вас. Но когда умерла твоя жена, вместе с ней умер и ее близнец, и в этом тоже нет ее вины. Если из-за подобных трагедий начать ненавидеть всех омег, мы окажемся на одной стороне с людьми вроде Зака и Воительницы, которые хотят всех омег засунуть в баки.

Он продолжил, как будто не услышал моих слов: