Карта мира

— Не знаю, как вас и благодарить за столь ценные сведения! — воскликнул Рональд.

— Вы настоящий сын своего отца: столь же вежливы и столь же лукавы, — улыбнулся маркиз.

— Вы знали моего отца? — почти прошептал Рональд.

— Еще бы! Ведь он приехал сюда год спустя после короля, когда в округе только появились первые мертвецы. Что за цель у него была — не знаю. Только и он исчез вслед за королем, и никто не знает, куда.

Вот тут сердце Рональда действительно ударилось о его грудную клетку так, что затрещала материя рубашки.

— Как? Что? Не может… — пробормотал он.

— Еще как может, — заверил маркиз. — Съездите завтра — нет, лучше послезавтра, когда Кверкус вернется из Рима, потолкуйте с ним и монахами, чем черт не шутит, вдруг ваш батюшка или король оставили им какой-нибудь адрес, куда можно писать до востребования. Все, обед окончен, пойду сосну часок-другой.

Гости повалили из зала густой толпой, набив карманы конфетами.

Иегуда, почувствовав, что тяжеленная дверь в залу так и норовит захлопнуться и прижать кого-нибудь из маркизовых нахлебников, придерживал ее плечом, ожидая, пока все не выйдут. Последним выходил Лукас; он остановился с заинтересованным лицом и спросил:

— Может быть, вы всегда теперь будете дверь держать, раз это у вас так хорошо получается? А я могу признать вас за это своим вассалом и пообещать свое покровительство?

— Нет уж, спасибо! — грубо отвечал Иегуда. — Сами и держите, раз уж на то пошло.

Этот случай, видимо, настолько запал ему в душу, что, уже идя в свою спальню, он вполголоса сказал графу:

— Вот так и происходит закрепощение — Авель говорит: Каин, что-то у тебя хозяйство не ладится, овцы не кормлены, огород не полот, посуда не мыта, давай я тебе помогу. И вмиг превращает его покрытую тернием землю и оплетенный пауками дом в цветущий уголок. А Каин, глядя на это, и говорит: «Авель, больно хорошо ты работаешь — оставайся-ка у меня рабом, а я, раз к труду не приспособлен, буду дворянином. Денег я тебе платить не буду, но зато все будет по изначально задуманной гармонии. Всяк делает то, к чему он способен, и это закон, дарованный Господом, — разве нет?». И Авель остается — по инерции: он же любит преображать этот мир своими чудесными руками, а остальные вопросы его мало волнуют…

ГЛАВА 8

Философ Кант как разновидность табурета

Лес одарил их иллюзией защищенности, — казалось, кроны и стволы стали той краской, зеленой и коричневой, которой все мерзости окружающего мира теперь были замалеваны раз и навсегда: не было больше ничего, кроме этого детского рисунка из протянувшихся к небу полос, витражей из резных листьев и паутинчатых веток…

Именно тут впервые за последние несколько дней Рональд вздохнул полной грудью. Ведь, черт побери, весна была вокруг, хоть он и забыл об этом за обилием серьезных и важных дел. Даже на Иегуду весна производила явно приятное впечатление. Интересно, а как чувствует весну Слепец?

— В лесу мой слух почти совершенно бесполезен, — рассказывал Иегуда. — Я хорошо слышу на открытой местности, а здесь столько звуков: треск веток, пение птиц, шорох белок, стрекот насекомых — все это сливается в один шум. К тому же, как тебе, возможно, известно, звук распространяется по прямой, вернее, по множеству прямых, раскинутых, как руки танцующего человека — а где здесь эти прямые? Сплошные бугры, овраги, буераки. Зато уж зрение меня не подведет. Люблю май! Эти красные, залитые солнцем стволы, алые пятнышки птиц на деревьях, синева прохладной земли, нежная чернота неба — что может быть красивей!

Рональд прикусил язык, пожалев о заданном вопросе.

— Цвета условны, разумеется, — поспешно сообщил Иегуда, догадавшись, что у Рональда в голове. — Я толком и не знаю, похожи ли те цвета, что я вижу, на ваши красный, синий, черный…

— Вот я в детстве задумывался: а что, если я вижу черный, как другие видят, например, красный, а синий — как другие белый? Ведь никто никогда и не догадается, что я вижу ночь красной, если меня с детства учили называть этот цвет черным, а воду — белой, если меня с детства учили называть мой белый цвет — синим, верно? И вот я вырос и называю все цвета не так, как их должно называть — а никто и не догадывается.

— Забавно, — похвалил Иегуда. — Человеческий язык ограничен, равно как и способы познания мира. А ведь самая сложная часть мира — мы сами. Полное понимание между людьми невозможно — возможно ли хотя бы частичное?

Задаваться подобными вопросами в веселый славный месяц май совсем не хотелось.

— Какая красота вокруг! — не выдержал Рональд.

— Это по молодости восторженно относишься к красоте, — скептически вздохнул Иегуда, — ас годами приходит разочарование… разочарование и страх.

— Страх? — удивился Рональд. — Неужели столь образованный, мудрый и могущественный маг может чувствовать страх?