Карта мира

Тебе известно: они пришли нас поддержать, спасти. Люди поверили им, и тогда их стало появляться все больше.

Я помню, когда впервые увидел мертвеца. Я собирал хворост в лесу и вдруг услышал голос за спиной: «Помочь?». Я обернулся — и поджилки затряслись: передо мной стоял наш покойный староста, Варфоломей. Лицо его было желто и странно печально. Я закричал и убежал — а вечером он пришел ко мне в гости. Как я догадался, что он собирается ко мне прийти, — не знаю до сих пор, но страх мне подсказал все в точности.

Мы с Анной собирались обороняться до последнего: на стенах мелом начертили кресты, а дверь решили заколотить наглухо — но не успели… он как раз вошел, когда мы искали гвозди. Я схватил топор, но он поднял руку и глухо произнес: «Дайте приют страннику!». Анна зашептала мне на ухо, чтобы я не противился — может быть, он и правда уйдет по доброй воле. Он присел на стул и стал греть руки у очага, затем заговорил.

«Я пришел предупредить: маркизовы слуги скоро придут по ваши души. Страшные наступают времена, и настолько стало нам неспокойно в своих могилах за своих детей и внуков, что мы решили прийти вам на помощь. Пока нас совсем мало, но подожди — просыпаются и другие, ворочаясь в земле; скоро, скоро будет вам надежная поддержка и избавление».

У меня мурашки по коже бежали, но чувствовал я, что говорит он правду. Ибо по деревне ходили слухи, что маркиз строит новых чудовищ, чтобы окончательно избавиться от своих крестьян и переложить заботы о деревне на плечи языческих уродов.

Он посидел у нас совсем недолго, затем встал и собрался уходить. «Страшна судьба твоя, человече!» — сказал он мне. — «Однако будь тверд и спаси то, что тебе дороже всего на свете».

Мы сидели ошарашенные, и тут за окнами раздался вой, и вбежали… волки, четверо огромных серых тварей. Они словно улыбались кровожадными пастями и глядели на нас, не мигая.

Затем они перекувырнулись и превратились в обычных деревенских парней. Кое с кем из них я дружил в детстве. Теперь это были мордатые наглецы; они похотливо смотрели на Анну и с издевкой — на меня.

«Великую честь оказал тебе маркиз! — закричали они. — Выяснилось, что в жене твоей есть некоторая доля благородной крови: некий похотливый граф соблазнил ее прабабушку. Маркиз сейчас занят опытами, и для них ему понадобится дворянская кровь. Мы знаем, что жена твоя беременна: маркизу нужен и младенец — два милых существа голубой крови».

Они смеялись, эти волки. Они говорили, что придут за моей Анной через месяц — и тогда уже нам никуда не деться. Они дали нам время, ведь просто забрать мою жену им было скучно, им хотелось дать нам вдоволь настрадаться в ожидании гибели. С тем они ушли.

Мы решили бежать: дошли до края поля, где начинался лес, — они стояли там и облизывались; двинулись по дороге, но еще не стемнело, как увидели, что они уже у околицы и жадно ждут.

Выхода не было — но был выбор.

Выбор у меня был такой: жить долгой, жалкой жизнью или обрести свободу, которую никто уже не может у меня отнять. Вновь не могу объяснить, как это случилось, но я вдруг увидел эту дорогу, уводящую в темноту; отчего-то я чувствовал, что если захочу вернуться с того света, то вернусь непременно. Я думал над этим планом один вечер, всего один вечер: смотрел на вечернюю звездочку в небе, на качающиеся лесные верхушки — и наконец решился.

Я отправил Анну к ее родственникам на другой стороне деревни, сказав, что пойду работать в замок, чтобы выпросить милости для нас у маркиза. Милости… Она поверила — и честно не искала меня эти несколько недель. И вот что я сделал: заперся в своей избе, занавесил все окна, чтобы все думали, что хозяин ушел куда-то, и перестал выходить на улицу. В избе не было еды — к вечеру третьего дня я начал ощущать голод. Мы, крестьяне, к голоду привычны — и провести неделю без еды мне не однажды в своей жизни доводилось. Но теперь я и воды не пил. К концу пятого дня я так ослаб, что лег на полати и лежал. Два или три раза я слышал стук в дверь — меня искали родственники и соседи — но я не подал виду, что я здесь. Так я лежал, проваливаясь временами в обморок, и боролся с желанием выйти наружу, попросить еды и воды, вернуться к жизни. Прошло две недели, избу мою оплели пауки, по мне бегали крысы — я даже не отгонял их.

И вот пришло утро двадцатого дня, и вдруг мир начал желтеть и сделался как-то странно тускл; вот тогда я понял, что осталось ждать совсем недолго. Шли часы, и комната вокруг меня погружалась во мрак — то был мрак совсем особенный — не просто отсутствие света. Я чувствовал, что больше не ощущаю своего тела, и все, что я когда-то помнил, тускнеет и гаснет. И вот наступила ночь — и не было больше ни избы, ни мира вокруг меня, ни самого меня. И наступило утро, и тогда я встал со своей постели, отпер двери и вышел на стук.

На пороге стояла Анна; увидев меня, бедная девочка от страха закрыла лицо руками.