Карта призраков. Как самая страшная эпидемия холеры в викторианском Лондоне изменила науку, города и современный мир

Уайтхед слышал разговоры прихожан, которые считали, что эпидемия началась из-за недавно построенной новой канализации. Жители района перешептывались, что во время раскопок строители нарушили покой трупов, похороненных во время Великой чумы 1665 года, и выпустили в воздух заразные миазмы. То было явление призраков, описанное псевдонаучным языком: умершие от эпидемии в старые времена вернулись через два столетия, чтобы убить поселенцев, посмевших построить дома на их могилах. По иронии судьбы, перепуганные жители Голден-сквер были даже наполовину правы: именно новая канализация оказалась отчасти виновата в этой разрушительной эпидемии. Но не потому, что строители побеспокоили двухсотлетнее кладбище. Канализация убивала людей, потому что портила воду, а не воздух.

К 1858 году в Лондоне функционировало 200 тысяч ватерклозетов, отходы которых попадали в Темзу. В 1861 году Томас Креппер начал продавать свои ватерклозеты под лозунгом: «Одно нажатие – и надежный спуск». Его «клозет с эластичным клапаном» стоил 5 фунтов 9 шиллингов 6 пенсов. Еще за 1 фунт 1 шиллинг и 6 пенсов можно было приобрести подвешивающийся сверху двухгаллонный бачок вместе с «устройством, предохраняющим от излишнего расхода воды, внутренними клапанами, заглушающими шум в трубах, и медной цепочкой с фарфоровой ручкой».

Между Сохо и большим городом курсировали и другие слухи

и полуправды. Фольклор распространялся отчасти потому, что коммуникационная система в Лондоне в середине XIX века представляла собой странную смесь скорости и медлительности. Почтовая служба была знаменита своей эффективностью – по быстроте она напоминала скорее электронную почту, чем «улиточную» (snail mail), как часто пренебрежительно называют почту сегодня; письмо, отправленное в девять утра, неизменно добиралось до адресата в другом конце города уже к полудню. (В газетах того времени было полно гневных писем в редакцию с жалобами на то, что почтовое отправление шло целых шесть часов²⁰.)

Но, в отличие от поразительно быстрого общения между двумя людьми, средства массовой коммуникации были вовсе не такими надежными. Единственным источником ежедневной информации о происходящем в городе оставались газеты, но по какой-то причине об эпидемии на Брод-стрит в главных городских изданиях молчали почти четыре дня. Одно из самых первых сообщений появилось в еженедельнике Observer, хотя там масштабы бедствия были значительно преуменьшены: «Говорят, что ночь пятницы надолго запомнят обитатели Сильвер-стрит и Берик-стрит. Еще вечером в пятницу семь человек были совершенно здоровы, а в субботу утром все уже умерли. Всю ночь люди бегали туда-сюда в поисках медицинской помощи, словно кто-то отравил сразу целый квартал».

Газеты в основном молчали, но вести об «ужасной чуме» в Сохо распространялись по все более громкому сарафанному радио. Пошли слухи, что весь район вымер, что появился какой-то новый вид холеры, который убивает за несколько минут, что трупы лежат на улицах, и их даже не собирают. Некоторым жителям Голден-сквер, работавшим вне Сохо, пришлось уволиться, потому что работодатели потребовали немедленно покинуть их дома.

Информационные каналы были ненадежны, причем в обоих направлениях. В чреве зверя перепуганные жители Сохо тоже обменивались слухами: эпидемия поразила весь Большой Лондон с такой же свирепостью; сотни тысяч людей умирают; госпитали невообразимо переполнены.

Но не все местные жители поддались унизительному страху. Обходя район, Уайтхед вспоминал старую пословицу, которую неизменно вспоминали во времена эпидемий: «Пока чума убивает тысячи, страх убивает десятки тысяч». Но если трусость и делала кого-то уязвимее к мучительной болезни, Уайтхед этого не видел. «И смелые, и робкие произвольно умирали и также произвольно выживали», – позже писал он. На каждого перепуганного больного холерой приходился такой же перепуганный, но совершенно здоровый человек.