Карта времени

Во второй части, после ухода гостей, ученый решит испытать свое изобретение и в память о судьбоносной встрече с Мерриком бесстрашно направит машину времени в бескрайний океан будущего. Все это Уэллс торопливо и немного сумбурно изложил издателю «Нэшнл обсервер». Хенли, широкоплечий гигант, с юных лет опиравшийся на костыль из-за неудачной операции и послуживший Стивенсону прототипом Джона Сильвера, скептически поморщился. Писать о будущем было слишком рискованно. В литературных кругах поговаривали, что сам Жюль Верн написал роман под названием «Париж в двадцатом веке», но его издатель Жюль Этцель отказался публиковать эту вещь, сославшись на то, что картина 1960 года, где преступников казнят разрядом тока и весь мир соединяет сеть «фотографического телеграфа», при помощи которого можно отправлять факсимиле документов на любые расстояния, получилась слишком наивной и беспредельно мрачной. Заглянуть в будущее пытался не один Верн. Многие литераторы принимались за эту тему и терпели фиаско. Уэллс не принял всерьез предостережений Хенли. Перегнувшись через стол, он пошел в контратаку, заявив, что любой человек мечтает заглянуть в будущее, а значит, для первого романа о нем рано или поздно найдется издатель.

Вот как вышло, что в 1893 году такое респектабельное издание, как «Нэшнл обсервер», начало печатать «Историю путешественника во времени». Увы, писателя ждал очередной удар: на середине публикации журнал продали, покупатель поменял управляющего, и новая метла безжалостно вымела прочь и самого Хенли, и незадачливого автора. Впрочем, с головой погрузиться в пучину отчаяния Уэллс не успел: Хенли оказался крепким орешком наподобие своего стивенсоновского двойника и тут же начал издавать собственный журнал «Нью ревью», на страницах которого нашлось место для путешественника во времени, а знаменитый Уильям Хейнеманн согласился выпустить роман в своем издательстве отдельной книгой.

Вдохновленный несгибаемым Хенли, Уэллс набрался мужества, чтобы как подобает завершить начатый роман. Но, как это уже не раз случалось, вмешалась судьба, на сей раз в довольно неприглядном обличье. Поддавшись на уговоры врачей, они с Джейн переехали за город в скромный пансион под названием «Семь дубов». За караваном тюков и баулов, который возглавляла бесценная реликвия — корзинка из ивовых прутьев, последовала и миссис Роббинс. Матушка Джейн, достигшая невиданных высот на непростом поприще кровопийцы, продолжала терзать молодую пару, не считаясь даже со здоровьем дочери, которая от несправедливых упреков сохла и бледнела на глазах. Миссис Роббинс, не нуждавшаяся ни в каких союзниках в своей борьбе против Уэллса, внезапно обрела поддержку в лице хозяйки пансиона, обнаружившей, что в комнате, которую она сдала почтенному семейству, поселились несмышленая девчонка и бесстыжий развратник, до сих пор не разведенный с первой женой. Борьба на два фронта не способствовала плодотворной работе. Между тем роман, к огромной радости автора, добрался до второй части, пришло время приступать к описанию будущего, под видом которого писатель планировал представить публике тонкую аллегорию современного общества со всеми его конфликтами и неурядицами. Наугад выбрав дату, достаточно далекую, чтобы проверить свои предположения in situ,[11] отважный путешественник направил машину прямиком в 802 701 год, не сомневаясь, что узрит торжество научного прогресса и человечество, достигшее духовного совершенства. При неровном свете парафиновой свечи под аккомпанемент хозяйкиных проклятий, которые августовский ветерок доносил со двора, Уэллс, спотыкаясь на каждом слове, сопровождал своего героя в путешествии по удивительному миру, похожему на райский сад. В довершение отрадной картины эдем населяли элои, дивные существа, в ходе многовековой эволюции преодолевшие все несовершенства человеческого рода, утонченные, благородные, прекрасные душой и телом. Познакомившись с элоями поближе, путешественник узнал, что они ведут безмятежное существование в гармонии с природой, без законов и правителей, не ведая ни болезней, ни голода, ни тяжелого труда. Не знают они и частной собственности: в их цветущем мире все общее, как в самых смелых утопиях просветителей. Будучи демиургом, добродушным и немного сентиментальным, Уэллс позволил изобретателю завести дружбу с элойкой по имени Веена: герой спас тонущую в реке красавицу, и с тех пор она ходила за ним по пятам, словно наивная маленькая девочка, завороженная отвагой и доблестью гостя из прошлого. Нежная и хрупкая, как фарфоровая кукла, прекрасная Веена непрестанно украшала изобретателя гирляндами, набивала его карманы цветами и всем своим видом выражала глубокую признательность, хоть и не могла поблагодарить чужака на своем языке, благозвучном и сладостном, но, на вкус англичанина, начисто лишенном экспрессии.