Картахена

По дороге в мотель он встретил хозяина скобяной лавки, спешащего на обед, и тот кивнул ему, как старому знакомому. Маркус тоже кивнул и подумал, что за неделю понял про эту деревню больше, чем за год, проведенный на вершине холма. Если бы его спросили, хочет ли он здесь остаться, он сказал бы нет, но лишь потому, что никогда не стал бы своим ни в Траяно, ни в Аннунциате. А чужим он быть не хотел, в этом не было решительно ничего нового. Впрочем, и своим он быть не хотел. Он хотел быть искушенным наблюдателем, зрителем, которого пустили по знакомству за полосатые веревки арены. Он хотел попробовать песок босой ногой и принюхаться к острому лошадиному поту, чтобы позднее описать это в точности, но не более того. Но на этот раз вышло по-другому.

Оттуда, из поместья, деревня представлялась маленьким затхлым мирком, пропахшим жареными мидиями и тиной, еще одним портовым местечком с хлопающими на ветру сырыми простынями и вербеной на подоконниках. Но если смотреть снизу, то поместье было мирком еще меньшим, совсем незначительным, забитым скукой, будто больничный матрас пожелтевшей ватой. Ни одного стоящего человека он там не встретил. Он собирался объяснить это клошару, когда придет к нему с краской, он так много собирался ему сказать, что не был уверен, хватит ли времени. Выехать нужно было не позже пяти, чтобы к вечеру добраться до Каваллераты.

Короткий ливень, заставший его в саду синьоры Понте, очистил небо от утренней мглы, солнце стояло в зените, брусчатка сверкала на солнце мокрой слюдой, а на площади парень из «Колонны» уже гремел железными стульями, выставляя их на террасу. Забирая машину на полицейской стоянке, Маркус не встретил никого из начальства, даже мрачного сержанта не было видно. Машина была чисто вымыта полуденным дождем и сияла на солнце лимоном и хромом. Патрульный отдал ему связку ключей и потрепал по плечу:

— Ты не хочешь положить еще денег в нашу копилку?

— Прости, не хочу. Я полагаю, что часовню восстанавливать незачем.

— Вот как ты заговорил. — Патрульный обиженно поцокал языком. — А в Траяно думают иначе. С тех пор как часовня сгорела, у нас одни беды, видишь ли. То экологи порт на все лето опечатали, то засуха, то гостиница на холме закрылась, и полсотни человек остались без работы.

— Часовня тут ни при чем. Так и передай вашему комиссару. — Маркус сел в машину, завел мотор и открыл все окна. — И еще скажи, что ее рассуждения хороши, если верить, что камень падает потому, что так хочет камень. А камень падает потому, что ему больше некуда деться.

Воскресные письма к падре Эулалио, май, 2014

Утро понедельника и без того наводит тоску, а тут еще девчонка ворвалась ко мне в дом и трещала без умолку минут двадцать, пока я не взбесился. Ей нужно было посоветоваться, видите ли. Вломилась прямо в гостиную, где я сидел со своей Corriere della Sera и бутылкой вишневого пива.

Она ошиблась в две тысячи восьмом, когда принесла мне донос на писателя, заявила девчонка, вынув газету у меня из рук. Вчера ночью она прочитала его книгу, оставленную в участке, и поняла, что сетевой дневник, который она считала главным доказательством, принадлежал не писателю, а неизвестно кому. И теперь нужно искать этого неизвестно кого.

Я выслушал ее и спросил, успела ли она арестовать писателя. Вернее, произвести задержание. Он приходил в участок, но я его отпустила, сказала комиссар Понте, захлебываясь сладкой водой, которую я ей налил. Когда я считала его автором блога, я знала, кто мой враг, и знала, что доказательств у меня не хватает. Но теперь мы знаем, что блогер, убивший Диакопи, по-прежнему остается неизвестным, и мы откроем новое дело, чтобы найти его. Вы должны признать, что дело моего брата было закрыто по ошибке. Написать в Салерно. Вам нечего терять — два раза в отставку не отправляют!

На этом мое терпение лопнуло, я посадил ее за свой стол и велел заткнуться. Потом я сел напротив нее, взял карандаш и стал рисовать схему. Этих твоих бумажек я даже не читал, сказал я ей, мне все равно, чей это дневник, уликой он являться не может. В интернете таких дневников не меньше, чем чаячьего помета на портовом парапете.

Вернемся в две тысячи восьмой. Марки, украденной у хозяина отеля, не обнаружилось ни на теле капитана, ни в его комнате. Поскольку нет сомнений в том, что именно Диакопи охотился за сицилийской ошибкой, вывод может быть только один: у наследника был партнер, и в конце истории марка попала к нему. Я проверил по своим каналам: марка существует в единственном числе, и в Италии ее больше нет.

Можно ли допустить, что Диакопи, охотившийся за маркой, доверил бы свой секрет постороннему? Ясно, партнер был не просто партнером. Это мог быть его сын, мы ведь знаем, что у него был незаконный ребенок. L’acqua corre, e il sangue tira! Вот здесь ты, пожалуй, была права, сказал я Петре, сидевшей с таким видом, будто я ковыряюсь у нее в зубах перочинным ножом.