Картахена

Ваш прежний хозяин подписал с синьорой Диакопи договор о пожизненной аренде земли, как вы все знаете. Владелец земли не вмешивался в дела отеля до поры до времени, но после гибели хозяина подал бумаги на пересмотр условий договора. Ситуация усложнилась тем, что у синьора Аверичи неожиданно объявился партнер, и, хотя формальных прав на землю у него не было, в силу своей деликатности мой клиент не желал бы открытого конфликта.

Фельдшер Б.

Какой еще партнер? Назовите имя.

Адвокат X.

Поэтому дело затянулось и потребовалось много усилий. Владелец мог бы прекратить аренду сразу после смерти Аверичи, но тут выяснилось одно обстоятельство: новый партнер являлся прямым потомком Диакопи, хотя и не был упомянут в завещании. Владелец решил не судиться и удовольствоваться рентой, но, как видите, все сложилось самым неожиданным образом. Синьор Диакопи погиб, и отель существует теперь лишь на бумаге. Без земель и угодий ваш «Бриатико» – это воздушный шар, который вот-вот унесет ветром.

Повар В.

Вот оно как – двести лет поместье было яслями, полными овса, а теперь вдруг стало воздушным шаром? Скажите лучше прямо: в сентябре нас вышвырнут отсюда чужеземные монахи. Почему бы старухе не завещать свое богатство церкви Святого Андрея в Салерно? Там стены расписаны архангелами, и мощи эти самые есть, и паломников не меньше, чем у греков.

Адвокат X.

Синьора предпочла передать земли и прочее православному монастырю, чтобы искупить свою давнюю вину, о которой в завещании ничего не сказано. Но киприоты не имеют к закрытию отеля никакого отношения.

Фельдшер Б.

Ай, бросьте! Все знают, что греки закрывают гостиницу и намерены разбить здесь виноградники. Просто монахам стыдно вести себя не по-божески и отнимать у честных людей работу. Небось боятся крепких деревенских проклятий, вот и прячутся за адвокатской конторой!

Управляющий С.

Ну, довольно. Сегодня вы узнали три неприятные новости, одна из которых была мне известна уже давно. Я знал, что Аверичи продал часть дела, а может, и половину. Уж не знаю, что взбрело ему в голову, но он сделал это в одночасье, поздно вечером, и вызывал сюда салернского нотариуса. Вторая новость – это то, что Лука Диакопи жил здесь с начала января, под чужим именем, выкрашенный в седину, будто клоун, а я понятия об этом не имел. Третья… (см. следующую страницу).

* * *

Нет, не стану использовать стенограмму в тексте, подумал Маркус, выходя из мотеля, персонажей будет пятеро, включая автора, и никаких посторонних включений. С другой стороны, майское собрание в «Бриатико» – это начало конца, катарсис, аристотелевские eleos и phobos, а также anagnoresis, понимание. Пренебрегать ими не следует, так что несколько страниц придется оставить. Или нет, одну.

Утром ливень стоял сплошной стеной, ему пришлось одолжить зонт у мужа хозяйки, чтобы дойти до табачного киоска на углу. Часам к десяти небо просветлело, и Маркус решил спуститься в гавань, проведать клошара, а заодно и позавтракать. Рюкзак был еще влажным, но он сунул в него туго свернутую куртку, термос и трубку, а потом, подумав, и синий блокнот. Пока он бродил по комнате в поисках карандаша, ему в голову пришла мысль, что он счастлив. Именно мысль, а не ощущение. Он был счастлив оттого, что уже несколько дней не выходил из дому без блокнота. Оттого, что вспомнил свой собственный голос и говорил теперь сам с собой, как прежде, на равных. В конце зимы он на такое и надеяться не мог.

Он не мог заставить себя садиться за стол в шесть утра, не мог ни связывать, ни продолжать фразу, ни поселяться в ее промежутках, не мог быть тем, из кого речь проистекает, не мог быть ее началом, не мог быть точкой исчезновения. Полгода, отведенные на новый роман, превратились в год, а потом в два года, он не смог продвинуться дальше первой главы, хотя сюжет был расписан, разложен черными доминошными косточками – один к одному, шесть к шести.

На рассвете Маркус пытался работать с письмами комиссара, но остался собой недоволен. В романе я сделал его персонажем, ведущим дневник, думал он, минуя автобусную станцию, но жестяные волки не ведут дневников, в этом и скрывается ошибка. Скорее это будет пространное и злое письмо приятелю, совокупность рабочих монологов, или нет – исповедь! Что может быть лучше старого доброго confessione. Я сделаю его человеком, не способным перешагнуть порога церкви. Пусть он договорится с местным священником (они приятели? охотятся вместе?) о новом, неслыханном способе исповедаться, скажем, посылая свои признания по электронной почте. Итак, решено: по воскресеньям комиссар пишет e-mails святому отцу.

До гавани оставалось пройти не больше километра, но дорога вдруг резко забрала в гору, слева замелькали оливковые деревья, и Маркус понял, что сбился с пути. Возвращаться той же дорогой ему не хотелось, и он решил, что поднимется еще немного, доберется до стены «Бриатико», а потом обойдет оливковую рощу по кругу и спустится вниз примерно возле траянского кладбища.