Картахена

– Про хлопушки не слышал. – Водитель покосился на нее с уважением. – А вот корова у меня хворала, так ее небесным камнем и квасцами вылечили!

* * *

Утром он проснулся от запаха горелой арабики – в комнату зашла жена хозяина мотеля, дебелая южанка с целой копной пружинистых черных волос. Сквозняк размашисто хлопнул дверью, Маркус понял, что забыл закрыть окно, и решил, что хозяйка устроит ему разнос за дождевую лужу на паркете. Но женщина подошла к окну и ловко закрыла створку одной рукой, удерживая в другой тяжелый медный поднос:

– В мотеле, кроме вас, никого, синьор, вот я и решила не накрывать в столовой, проще принести вам завтрак в номер. Даром, что ли, сегодня начало Великой недели.

– Ах да, я совсем забыл. – Он приподнялся на подушках и позволил поставить поднос себе на колени. Под простыней он был голым, и это было заметно, как ни садись.

– Патриарх Иосиф продан своими братьями в Египет, а бесплодная смоковница проклята. Вчера я была у мессы, а потом испекла сладкий голубиный хлеб.

Кофе показался Маркусу остывшим, но он благодарно кивнул. Разговоры о смоковнице его развеселили, суровый хозяйкин голос никак не вязался с ее голыми сахарными плечами и выразительным ртом. Он выпил кофе залпом, разломил булку и принялся намазывать масло, надеясь, что хозяйка скоро уйдет. Нужно было поддерживать разговор, и он спросил:

– Синьоре приходилось бывать в «Бриатико»? Я слышал, это старый георгианский особняк на обрыве, на редкость красивый, собираюсь сегодня поехать посмотреть.

– Да что там осталось от этого особняка! Все лопухами заросло с тех пор, как досталось безголовым грекам. – Хозяйка усмехнулась и присела на подоконник, протерев его подолом фартука. Платье на ней было шелковое, желтое, крепко стянутое под грудью витым шнурком. Маркус понял, что уходить она не собирается, и намазал маслом вторую половину булки. – Вот раньше да, народ толпами ездил любоваться, только там стена была высотой со слона, много не увидишь. Старая хозяйка давно умерла и отписала холм какому-то монастырю на Кипре. Я помню, сколько было шума, когда об этом узнали.

Да что там осталось от этого особняка!

– сказала она. Маркус забыл имя хозяйки, спросить поленился и решил про себя называть ее Колумелла. Перепонка между ноздрями была у нее и впрямь широковата, что придавало лицу наивный и хищный вид. Звериные носы и пружинистая шерсть обитателей прибрежной зоны. Что они могут видеть в «Бриатико», кроме помещичьего дома, откуда сотню лет получали деньги и указания? Что они видят в нем, кроме облупленной известковой скорлупки и ампирного желтка? А что вижу я?

– Я еще школьницей была, когда там гостиницу открыли. Вы бы меня тогда не узнали. Плоская была, будто скат морской! – Она улыбнулась и провела ладонью по груди, как будто пытаясь смахнуть лишнее.

– Ну вот, отдадут мне полицейские машину, поеду на холм и полюбуюсь. – Маркус доел булку и стряхнул крошки с одеяла на пол. – Пешком туда далековато будет.

– Машину? – Она фыркнула и слезла с подоконника. – Это вряд ли. Я сегодня видела Джузеппино возле рынка, он сказал, что капо в отъезде и вернется только в среду. А без капо вам машину не отдадут, такие у нас порядки. Хотите пари?

Теперь хозяйка подошла к самой кровати, продолжая улыбаться. Ее теплый творожный запашок напомнил Маркусу о головах недозрелого сыра, которые он заметил, проходя вечером через кухню. Головы были завернуты в полотняные салфетки, точно так же, как это делали в «Бриатико», только тамошний повар выносил их в подвал, утверждая, что сыр и поцелуи одинаково любят темноту.

– Пари я наверняка проиграю, – сказал Маркус, подумав. – Тем более что одно я уже проиграл вчера вечером. Машину забрали в Пальмовое воскресенье, что может быть неудачнее? Комиссар обещал вернуться в среду, значит, вернется к четвергу, а там и Паскетта недалеко.

– Вот и поживите у нас подольше. А это у вас что, рукопись? – Женщина потянулась за бумагами, оставленными на кресле.

– Не трогайте это, синьора. – Маркус быстро завернулся в куцую простыню, вскочил и переложил папку на стол. – Документы с работы. Confidenziale.

– Машины вам не видать, уж я знаю наших карабинеров! – сказала она с обидой.

– Я просто припарковался возле кладбища! Не на могиле же я поставил этот «форд»!

– Вы не местный, – Колумелла пожала голыми плечами, – вам этого не понять. К тому же попытка подкупа полицейского занесена в протокол, а это не шутки.

– Подкупа? – Он поплотнее запахнул простыню. – Да у вас в деревне слухи разносятся как барабанный бой в джунглях. Я просто предложил ему не выписывать квитанцию. Я ведь не нарушил ничьи права, разве что тех, что давно умерли и похоронены.

– Вам виднее, – хмуро сказала женщина, взяла свой поднос и пошла к выходу. Остановившись у дверей, она обернулась и обвела Маркуса медленным взглядом:

– А вы неплохо выглядите в этой простыне, синьор постоялец. И ноги у вас прямые. Только вот между ними, похоже, все давно уже умерло. И похоронено.

Петра