Картезианский развратник

Молчите вы, несчастные ханжи,Ведь только дураки поверят вашей лжи.Но не касайтесь древности седой.Подобные червям ничтожным

Лишь издеваться вы способныНад тем что истинно и вечной красотой.Ведь не случайною была Содома гибель,Что на века поэтов вдохновила.

Ты поражен святым огнем небесным,Содом, я буду соблюдать твои заветы!

Рассуждения святого отца вызвали заслуженные аплодисменты, так как он нисколько не сомневался, что порадует присутствующих, обсуждая вопрос, столь для них приятный. После чего мы еблись и в пизду, и в жопы, выпивали, веселились и разошлись, взяв друг с друга обещание вновь встретиться через неделю, поскольку эти сборища проводились не каждый день — скромных доходов отца Казимира не хватало. Мы с Марианной расстались лучшими друзьями.

А вскоре случилась беда — бедная девочка поняла, как опасно иметь со мной дело: ее поясок сделался ей тесен, что снискало мне еще большую славу. Отец Казимир позаботился о сохранении тайны. Надо отдать должное, он целиком взял на себя риск тех опасностей, которым подвергал свою дорогую племянницу. Она с честью вышла из них, и все получилось бы как нельзя лучше, если бы эта неожиданная беременность не нарушила ритуал наших ночных сборищ. Из-за этого мне пришлось последовать примеру отца Казимира, и я стал грозой послушнических афедронов. Однако через некоторое время вернулся к своим старым привычкам, и наслаждения в пизде вновь стали мне слаще, нежели в заднице.

Несколько дней спустя после моего дебюта на ночной мессе настоятель пригласил меня отобедать в его апартаментах. Я явился на обед и обнаружил там несколько старых знакомых, принявших меня, по примеру настоятеля, столь радушно, что я не знал, что и думать. Мы уселись за стол и воздали должное кухне приора. Когда отменное вино, собственноручно выбранное его преподобием, придало беседе непринужденность, я с изумлением услышал, как мои начальники, нимало не смущаясь, произносят слова «бордель» и «сперма» с легкостью, которой я никак не ожидал от людей, скрывавшихся обычно под маской сдержанности. Заметив мое удивление, настоятель сказал:

— Отец Сатюрнен, мы больше не церемонимся с вами, поскольку для вас настало время отбросить в нашем присутствии всякий стыд. Да, сын мой, теперь, когда вы получили сан священника, это звание уравнивает вас с нами. И я обязан посвятить вас в важнейшие секреты, до сего дня от вас сокрытые, ибо было бы опасно посвящать в них людей неопытных, способных выдать наши тайны, должные храниться в полном молчании. Именно для того, чтобы выполнить эту обязанность, я и пригласил вас сегодня сюда.

Подобное начало позволило мне сосредоточиться и приготовиться внимательно выслушать то, о чем собирался рассказать приор. Он продолжил свою речь:

— Я считаю, что вы не относитесь к тем слабоумным, что краснеют, услышав бранное слово. Вы знакомы с законами природы и понимаете, что ебаться так же свойственно человеку, как пить и есть. Мы монахи, но при поступлении в монастырь нам не отрезали член с яйцами. Глупость наших основателей и человеческая жестокость пытаются запретить нам отправление естественных надобностей; но запреты лишь возбуждают наши желания.

Как, скажите, усмирить тот пламень, который зажгла в наших сердцах сама природа? Неужели ради того, чтобы возбудить сострадание верующих, надо онанировать на улицах и перекрестках? Неужели в угоду их бредням нам суждено сгорать в этом пламени, погасить которое может лишь смерть? Нет, и насколько это возможно, мы постарались выбрать золотую середину между строгостью, предписанной нам самим званием монаха, и зовом природы. Эта середина заключается в обеспечении монахов всем необходимым в пределах наших монастырей, сохраняя вне их привычную суровость. Для этой цели в монастырях с просвещенным управлением имеется некоторое количество женщин, с которыми можно облегчиться от вожделения, каковое есть Адамово наследие. В их объятиях забываешь тяготы покаяния.

— Вы поражаете меня, ваше преподобие, — пробормотал я. — Как было бы замечательно, если бы такое прекрасное правило распространяло свою мудрость и на нас!

Все гости расхохотались. На это восклицание настоятель отвечал:

— Неужели, сын мой, вы считаете нас глупее других? Нет, мы не таковы. Знайте же, что и у нас здесь есть место, в котором, хвала Небесам, нам не отказывают в подобной помощи.

— Здесь? — удивился я. — Отец мой, а вы не боитесь, что о нем узнают?